Символика романа Л.Н. Толстого “Анна Каренина” (стр. 2 из 6)
Полякова Е. считает, что в процессе выработки поэтической символики Толстого огромное, основополагающее значение имеет народная символика.
Более того, исследовательница указывает на такую особенность, как-то: символика романа «Анна Каренина» в основе своей изначально проста и не требует никаких усилий «дешифровки» [2.19: 318].
Простой символ у Толстого, как правило, теснейшим образом связан с реальностью, вытекает из неё как должное, непосредственно продолжает её, по «прямой линии».
Использование символики Толстым Ю. Сато видит не только как особенность поэтики писателя, но и как средство, способствующее композиционной спаянности произведения [2.20: 262].
Учёная вводит такое понятие, как «внутренняя связь», под которым подразумеваются детали, символы, образные элементы, которые связывают воедино две разрозненные, на первый взгляд, сюжетные линии Анны Карениной и Константина Левина.
Совершенно новый, неразработанный подход к проблеме символике в романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина» предлагает Суркова Ж.Л.
план романа ей видится целиком идиллическим, укоренённым в древнейшую пасторальную традицию от античности до второй половины XIX столетия [2.23: 6]. Однако кроме идиллических мотивов исследовательница говорит и об эсхатологической символике.
И по мнению Ю. Сато, существенную роль в становлении эсхатологического плана произведения играет образ Николая Левина.
Ахметова Г.А. говорит о том, что важную роль в художественной системе произведения играет мифологический лейтмотив ада, или «инферно» [2.2: 83]. Так, в духе христианских представлений древнерусской литературы женская красота и плотская страсть трактуются автором «Анны Карениной» как соблазн и наваждение дьявола.
Благодаря данной мифологеме, скрытой и ненавязчивой в контексте большого романа, сюжет приобретает глубинный смысл, становится древней историей о продаже души дьяволу и о сошествие в ад.
Выполняя роль прелюдий, неявные мифологемы приближают трагическую развязку, смыкают начало и конец произведения в архитипический сюжет.
Символичность образов и деталей романа Пан Т.Д. связывает с христианскими мотивами: «Источником образов, несомненно, является святоотеческая литература», – пишет исследователь [2.17: 100]. Благодаря символическим деталям и образам Толстой точно воспроизводит закономерности духовного падения человека, именно которое и прописано в наследии святых отцов.
2.2 Символы Толстого
Теперь обратимся непосредственно к символам романа Толстого «Анна Каренина». Хотелось бы как-то систематизировать символы произведения, но это представляется достаточно проблематичной задачей: что взять за основу классификации, по каким принципам объединять те или иные символы.
Наиболее оптимальным вариантом представляется объединение по качественным, характерным особенностям. По этому параметру можно выделить такие группы символов: символика скачек, символика природы, символика света, символика железа, символика деталей, символика имени и символика железной дороги.
Опираясь на предложенную классификацию, приступим к анализу символов в произведении.
символ толстой каренина роман
2.2.1 Имена героев
В эпоху классицизма было принято давать героям говорящие имена, которые бы позволили читателю определить особенности характера, привычек, судьбы героя. В эпоху реализма к подобному методу стали обращаться намного реже. Однако, говоря о произведениях реалистической литературы, не стоит забывать, что автор неслучайно наделяет персонажа тем или иным именем.
Под нейтральным, на первый взгляд, именованием скрывается определённая сущность образа. Конечно, имя нельзя однозначно назвать символом, но ведь имя – это знак, определительная примета героя, связывающая его с множеством других деталей, образов и событий романа.
Рассматривая данный параметр с такой точки зрения, имеет место говорить о символичности имён в литературном произведении.
Начать стоит, несомненно, с имени главной героини – Анны Аркадьевны Карениной. «Анна» означает «благодатная, милостивая», Аркадия – страна счастья. Ахметова Г.А.
считает, что имя и отчество взаимно дополняют друг друга и намекают на изначальную духовность героини, на её призвание любить и жалеть, быть счастливой и дарить счастье другим [2.2: 87].
История Анны – это история постепенной утраты имени, утраты «благодати».
Нравственным антиподом Анны Карениной в романе является Константин Дмитриевич Левин. Наиболее ярко символичность имени героя проявляется при сопоставлении Левина с его соперником – графом Вронским.
Старый князь Щербацкий считал Вронского перепелом, щелкопёром, франтиком петербургским, которого на машине делают, тем самым он указывал на то, что Вронский «как все», а Левин «особенный», к тому же имя Константин переводится как «постоянный» [2.16: 171]. Суркова Ж.Л.
отмечает, что чрезвычайно значимым является совершенно не случайное семантическое сопряжение отчеств главных героев романа. Константин Дмитриевич (от Дмитрий – «относящийся к Деметре») и Анна Аркадьевна (Аркадия – это не только страна счастья, как упоминалось выше, но и празднества в честь Деметры, и её культовое имя).
«Эта смысловая «перекличка» – основа становления идиллического плана романа», – считает исследовательница [2.23:7]. Фамилия Левин не без связи с именем Лев – самого Толстого: в этом герое, как известно, отобразил многое из своего уклада жизни и строя мысли.
Фамилия Каренин, как указал сам Толстой, также у него не без значения. С.Л. Толстой рассказывает: «В 1876 или 1877 году я под его [Л.Н.] руководством прочёл два отрывка из «Одиссеи».
Однажды он сказал мне: «Каренон – у Гомера – голова. Из этого у меня вышла фамилия Каренин» [2.1: 14].
Думается, что писатель дал такую фамилию мужу Анны потому, что Каренин – головной человек, что в нём рассудок преобладает над сердцем, то есть чувством.
Особо стоит сказать, об имени лошади Вронского Фру-Фру. Для этого обратимся к истории создания романа. Изначально имя главной героини было Татьяна (Ставрович), а имя лошади – Tiny (по-английски), или Таня.
Перемена имени произошла, очевидно, после того, как Толстой купил у своего друга Оболенского лошадь по имени Фру-Фру. К этому реальному комментарию надо прибавить другой, связанный с вопросом о сюжетном параллелизме. Фру-Фру – имя литературного происхождения и связано с пьесой Мейлака и Галеви «Frou-Frou» (1870).
Фру-Фру – домашнее прозвище героини этой пьесы, Жильберт, девушки очень ветреной, легкомысленной. Фабульная основа этой пьесы состоит в том, что Фру-Фру выходит замуж, а потом, поддавшись минутным настроениям, бросает мужа с сыном и уходит с любовником.
Финал трагический: муж убивает любовника на дуэли, а Фру-Фру возвращается домой и умирает. Как видно, фабула этой пьесы соприкасается с фабулой «Анны Карениной». Совпадение имён, как это было в раннем варианте, делало эту символику слишком прямой и грубой.
Назвав лошадь Вронского Фру-Фру, Толстой не только избежал этой грубости, но и усилил, углубил сюжетную символику сцены: Фру-Фру превратилось в своего рода сюжетное иносказание, намекающее на будущую судьбу Анны Карениной [2.25: 190].
Немаловажно, что жокея и тренера Вронского зовут Корд. А корда – это верёвка, которой привязывают лошадь для бега вокруг столба.
Альтман М.С. обращает внимание на то, что в своих произведениях Толстой многократно использует приём наименования своих героев посредством перемены букв в именах их прототипов [2.1: 10]. Так в «Анне Карениной» Облонский от Оболенского (друг Толстого), Корсунский – от Корсакова, Махотин – от Милютина.
Таким образом, имя в романе выполняет несколько функций: это и скрытая, символическая характеристика героя, внутренняя связь между двумя противопоставленными героями, предзнаменование грядущих событий, отсылка к реально существующим персонам эпохи Толстого.
2.2.2 Символика железной дороги
Действие романа начинается на станции железной дороги. На железной и заканчивается история главной героини. С железной дорогой связаны наиболее яркие и колоритные символы романа. К данному типу символов отнесём такие, как непосредственно железная дорога, железо и мужик с взъерошенной бородой.
Железная дорога
Как было сказано выше, жизнь героев романа «Анна Каренина» так или иначе связана с железной дорогой. В один прекрасный день утренним поездом в Москву приехал Левин. А на другой день, ближе к полудню, в Петербург приехала Анна. Уже эти первые сцены указывают на общность путей, на которых сталкиваются и перекрещиваются судьбы героев современного романа.
Вронский в романе – вечный странник, человек без корней в почве [2.3: 49]. В первый раз Анна Каренина увидела его на Московском вокзале. И в последний раз Кознышев встретил его на Московском вокзале, когда он уезжал добровольцем в Сербию.
Его объяснение с Анной Карениной произошло на какой-то глухой станции во время метели. Анна Каренина отворила дверь поезда – «метель и ветер рванулись ей навстречу и заспорили о двери» [1.2: 115]. Из этой метели и возникает фигура Вронского.
Он заслоняет собою свет фонаря.
Уже первая поездка Анны предвещала ей несчастье. С Вронским она стала бездомной путешественницей. Она едет в Италию, мечется между Петербургом, где остался её сын Серёжа, имением Вронского Воздвиженским и Москвой, где она надеялась найти разрешение своей участи.
И Каренин становится постоянным пассажиром, когда разрушилась его семья. Он ездит из Петербурга в Москву, из Москвы в Петербург как бы по делам службы, наполняя внешней деятельностью образовавшуюся душевную пустоту. Он ищет не деятельности, а рассеяния [2.3: 51].
Анна Каренина в порыве раздражения называла своего мужа «злой министерской машиной». Он не всегда бывал таким, но во всяком случае, в вагоне поезда первого класса он чувствовал себя одним из сильных мира сего, столь же сильным и регулярным, как сама эта железная дорога.
Источник: https://MirZnanii.com/a/136710-2/simvolika-romana-ln-tolstogo-anna-karenina-2
Роль второстепенных персонажей в создании тематической композиции романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина»
Важно отметить, что наличие и количество используемых жаргонизмов в тексте газетной статьи, а также способ их оформления зависит от авторитетности издания и характера публикации.
Так, в серьезных изданиях общеоценочные жаргонизмы употребляются чаще в кавычках, что придает высказыванию большую объективность, помогает автору закодировать оценочную информацию.
Выбор одного из многообразных общеоценочных жаргонных слов автором регулируется, скорее, его языковым вкусом и целью высказывания.
Жаргонная общеоценочная лексика постоянно обновляется. На смену еще недавно считавшимся жаргонными словам железный, потрясный пришли слова типа фирмовый, обалденный, клевый. Несложно предположить, что и эти слова вскоре будут заменены более «актуальными» для людей нового поколения.
Н. Е. Щукина
Роль второстепенных персонажей в создании тематической композиции романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина»
Константин Леонтьев, рассуждая о художественной структуре романа Толстого «Анна Каренина», заметил, что «…в романе … для читателя внимательного заметна вся та психическая нить, которая сознательно проведена автором под блестящею картиною его внешней драмы.
Одно слово, сказанное тем или другим лицом в одной из первых частей, оказывается действием в последующей; одно сильное ощущение, для других лиц романа вовсе незаметное, изображенное автором в каком-нибудь месте, одна мысль, мелькнувшая в уме того или другого героя, влекут за собой неизбежные последствия в будущем» (Леонтьев, 1911). По существу, автор статьи предвосхитил те методологические принципы, которые А. П. Скафтымов (1972) назвал «телеологическим принципом в формировании произведения искусства» и связал с понятием «тематическая композиция художественного произведения».
К сожалению, на сегодняшний день теоретический термин «тема» перешел в область школьного литературоведения. Однако, благодаря работам А. П. Скафтымова (1972), А. К. Жолковского и Ю. К. Щеглова (1975), В. С.
Баевского (1989), В. Е. Ветловской (2002, 1979), В. Е. Хализева (2002), Дж. Б. Смита (1975) представляется возможным вести научную дискуссию о тематическом единстве художественного произведения. С точки зрения А. П.
Скафтымова
242
(1972), «если произведение представляет собою телеологически организованное целое, то оно предполагает во всех своих частях некоторую основную установку, в результате которой каждый компонент по-своему должен нести общую единую устремленность всего целого». А.К. Жолковский и Ю.К. Щеглов (1975) предлагают следующее определение: «тема есть некоторая установка, которой подчинены все элементы произведения, некоторая интенция, реализуемая в тексте».
Попытки автора данной публикации развернуть тематический состав романа «Анна Каренина» привели к убеждению, что основная «смысловая интенция» романа заключается в противоборстве между «желанием жить» и существованием в рамках отраженной жизни, следствием чего является потеря чувства жизни, осознание действительности через приобретенное знание, литературу, культуру. Эту коллизию можно обозначить понятием “тема отраженной жизни”. Названная тема подчиняет себе все произведение, формирует образ мира в романе, и в конечном итоге «сводит своды романа» в единое целое (Щукин, 2003).
Цель данной публикации – показать, как с первых страниц романа задается тема, подчиняющая себе все элементы произведения, и каково место второстепенных персонажей в ее реализации.
В начале романа возникает философская дискуссия, ставшая камертоном для последующего развития исследуемой нами темы. В присутствии Константина Левина «харьковский профессор» и Сергей Иванович Кознышев ведут спор о сущности понятия «бытие». Дискуссия носит явно комический характер.
Схоластическая беседа о «модном вопросе»: «есть ли граница между психическими и физиологическими явлениями в деятельности человека и где она» (XVIII, с. 27)] никак не выявляет позиции спорящих сторон. (Здесь и далее все цитаты даются из Полного собрания сочинения Л.Н. Толстого: в 90 т. М.; Л., 1928-1958.
В скобках латинской цифрой указывается номер тома, арабской – страница.) И Кознышев и «харьковский профессор» апеллируют к мнению неких Вурста, Кнауста и Припасова, которые утверждают, что «сознание бытия есть результат ощущений», и, «коль скоро нет ощущения, нет и понятия бытия» (XVIII, с. 28).
Сергей Иванович договаривается до того, что «необходимо иметь «специальный орган» для передачи понятия «бытие» (XVIII, с. 28).
Все эпизоды романа, в которых появляется Кознышев, окрашены легкой авторской иронией. Однако для Левина дискуссия о границе физических и психических явлений почему-то оказывается очень важной. Процитируем: «Слушая разговор брата с профессо-
243
ром, он замечал, что они связывали научные вопросы с задушевными, несколько раз почти подходили к этим вопросам, но каждый раз, как только они подходили к этим вопросам, но каждый раз, как только они подходили близко к самому главному (подчеркнуто автором статьи – Н. Щ.), как ему казалось, они тотчас же поспешно отдалялись и опять углублялись в область тонких подразделений…» (XVIII, с. 28).
Согласно «харьковскому профессору», нет бытия вообще, есть наше чувство бытия, а значит, человеку дано познать не живую жизнь, а ее отражение в нашем сознании и рефлексах. Исследователями творчества Толстого отмечено, что Толстой включает в роман знаменитую дискуссию, которая развернулась в семидесятых годах на страницах журнала «Вестник Европы».
Известный философ и историк Константин Дмитриевич Кавелин опубликовал труд «Задачи психологии». Согласно теории Кавелина, нет внешнего мира, есть мир, пропущенный через психическую среду человека и измененный им. (В терминологии нашего исследования -«отраженный» мир).
Статья имела общественный резонанс, Кавелина назвали «метафизиком», работы его не приняли, но, вероятно, в воздухе носилась идея иллюзорности, «выморочности» современной жизни, а идея психической среды индивидуума, созидающей внешний мир, оказалась близкой автору «Анны Карениной».
Тема отраженной жизни, заявленная в приведенном нами эпизоде, станет основной, окажется тем «замковым камнем», который «сведет своды» романа в единое целое. Толстой создает в романе мир, в котором все персонажи, включая эпизодические, живут в отраженной реальности. Обратимся к тексту.
«Алексей Александрович Каренин прожил и проработал в сферах служебных, имеющих дело с отражениями жизни. И каждый раз, когда он сталкивался с самой жизнью, он отстранялся от нее.
Теперь он испытывал чувство, подобное тому, какое испытал бы человек, спокойно прошедший над пропастью по мосту, и вдруг увидавший, что этот мост разобран и там пучина. Пучина эта была сама жизнь, мост – та искусственная жизнь, которую прожил Алексей Александрович» (XVIII, с. 150-151).
К сыну Сереже Каренин относится как «к какому-то воображаемому мальчику, одному из тех, какие бывают в книжках» (XIX, с. 96). Сережа, в свою очередь, «старался притвориться этим книжным мальчиком» (XIX, с. 96).
Вронский, войдя в роль живописца и покровителя искусств, «вдохновлялся не непосредственно жизнью, а посредственно, жизнью, уже отраженной искусством» (XIX, с. 33). Сергей Иванович Кознышев, как и «многие другие деятели для общего блага, не
244
сердцем были приведены к этой любви к общему благу, но умом рассудили, что это хорошо. И только потому занимались этим» (XVIII, с. 253). Новый избранный петербургский кружок, «в подражание подражанию чему-то (подчеркнуто автором статьи – Н. Щ.
) назывался les sept merveilles du monde» (Семь чудес света) (XVIII, с. 311). В этом петербургском кружке вызывают интерес Лиза Мерка-лова и Сафо Штольц. Лиза Меркалова – «настоящий блеск воды бриллианта среди стекол» (XVIII, с. 317).
Этот «блеск» подлинной драгоценности особенно заметен на фоне необычайной красоты Сафо Штольц, подчеркнуто искусственной: прическа из «своих и чу-жих…
волос», невольно возникающий у всякого вопрос, «где кончается ее настоящее, маленькое и стройное, столь обнаженное сверху и столь спрятанное сзади и внизу тело» (XVIII, с. 316).
Лиза Меркалова – «блестящая, мерцающая, настоящая» -именно поэтому ее оценка важна – представляет Анну «настоящей героиней романа» (XVIII, с. 320). И Кити при первом знакомстве с Анной думает: «как бы я желала знать весь ее роман» (XVIII, с. 78). В данном случае многозначность слова «роман» обыгрывается автором.
Неясно, что имеется в виду: роман как любовная история или роман как художественная реальность, отличающаяся от жизни, как особое пространство, в пределах которого будет существовать Анна.
Неслучайно один из ключевых эпизодов романа – метель в Бологом – предваряется сценой в поезде, где Анна читает английский роман:
«Анна Аркадьевна читала и понимала, но ей неприятно было читать, то есть следить за отражением жизни других людей. Ей слишком самой хотелось жить» (XVIII, с. 106).
Словосочетания «отражения жизни» и «желание жить» образуют главную тему в сюжетной линии «Анна – Вронский». Возникает странное противоречие: с одной стороны, отношения Анны и Вронского оказываются потенциально возможными уже при первой встрече благодаря бьющей через край силе жизни в Анне.
«Как будто избыток чего-то так переполнял ее существо, что мимо ее воли выражался то в блеске взгляда, то в улыбке» (XVIII, с. 66). Эта сила жизни увлечет Вронского, прельстит его. С другой стороны, на отношениях Анны к Вронскому будет лежать отпечаток «придуманно-сти», «книжности».
«Герой романа» Анны сильно отличается от Алексея Вронского – героя романа Толстого. Так, Анна при встрече с Вронским, «героем ее романа», «сводила в одно воображаемое представление о нем (несравненно лучшее, невозможное в действительности) с ним, каким он был» (XVIII, с. 376).
Но «герой романа Анны» однажды увидит своего двойника – иностранного принца, и
245
его, Вронского, самооценка в основном совпадет с авторской оценкой: «очень глупый и очень самоуверенный, и очень здоровый, и очень чистоплотный человек» (XVIII, с. 373).
Отношение Анны к сыну автор романа снижает единственной фразой: «Она вспомнила ту, отчасти искреннюю, хотя и много преувеличенную роль матери, живущей для сына, которую она взяла на себя в последние годы… (XVIII, с. 305).
После знакомства с Вронским Анна возвращается домой и встречается с сыном: «И сын, так же как и муж, произвел в Анне чувство, похожее на разочарование. Она воображала его лучше, чем он был в действительности. Она должна была опуститься до действительности (подчеркнуто автором статьи – Н. Щ.
), чтобы наслаждаться им таким, каков он был» (XVIII, с. 114).
Мир воображаемый, придуманный, возвышающийся над действительностью, выстроенный для себя, постепенно становится единственно возможным для Анны. Обратим внимание еще на один эпизод романа, предшествующий финальной катастрофе.
Во время очередной ссоры с Вронским Анна обвинялась им в ненатуральности пристрастия к чужой девочке-англичанке. «Эта жестокость, с которою он разрушал мир, с таким трудом состроенный ею себе, .
эта несправедливость его, с которою он обвинял ее в притворстве, в ненатуральности, взорвали ее» (XIX, с. 320).
Рассудочная Варенька, деятельная Лидия Ивановна, размышляющий о народе Голенищев – все они могли бы быть обвинены в «ненатуральности», все находятся «над жизнью», в мире, который выстроен ими с трудом.
Отрывки из текста романа, приведенные выше в большом количестве, позволяют сделать следующий вывод: Толстой писал роман о современной жизни, и его размышления о современности привели писателя к видению человека, который живет в отраженном мире. Этой «правды о мире» Толстому было недостаточно. Необходимо было противопоставить высшую истину.
Если есть отраженная жизнь, о которой автор упоминает так часто, что она становится явной сюжетной темой, то должна быть и другая, противоположная сюжетная тема – тема поиска первоисточников бытия, настоящей жизни. Ее будет мучительно искать Левин, сознавая, что все его умствования и философские рассуждения заваливаются, как карточный домик.
По мысли В. Е. Хализева (2002), «художественную тематику правомерно рассматривать как совокупность трех начал: онтологические и антропологические универсалии, локальные культурноисторические явления, феномены индивидуальной жизни в их са-
246
мооценке». В этом понимании тема становится «фундаментом» художественного произведения. Тема отраженной жизни в романе Толстого «Анна Каренина» становится одной из основных тем и подчиняет себе все элементы произведения. Феномены индивидуальной жизни могут быть рассмотрены при анализе второстепенных персонажей в романе.
И Каренин, и Кознышев, и Варенька, и Сви-яжский, и Катавасов, – все они имеют свои «отражения», не позволяющие им оказаться в «пучине жизни». Феномен отраженной жизни как локальное культурно-историческое явление связан с самой эпохой 70-х гг. XIX в.
, когда «переворотившаяся» жизнь требовала создания некоей модели для осмысления новой реальности. Появился интерес к психологии как науке об отражениях жизни в психике человека.
Онтологические универсалии – высший уровень темы – связан в романе с Константином Левиным, который пытается найти смысл человеческого существования вне логических построений, предложенных разумом. Только ему и дано спастись.
С. А. Петрова
Музыкальные образы героев в произведении А. П. Чехова «Контрабас и флейта»
В конце XIX столетия происходят значительные перемены в русской культуре: получает колоссальное развитие тенденция синтеза искусств. В творчестве А.П. Чехова отразились многие особенности данного периода, и в том числе использование интермедиальных связей в тексте. Так, исследователи его произведений не раз касались темы музыкальности прозы и драм писателя (см.
например, работы таких авторов: М.М. Гиршман, Г.И. Тамарли, Н.М. Фортунатов и др.). Рассматривались различные аспекты взаимодействия музыки и слова в тексте: соответствие литературной композиции сонатной форме (Фортунатов, 1974), музыкальность языкового выражения авторского стиля (Гиршман, 1982), звуковое наполнение художественной структуры (Тамарли, 1987) и т. п.
В данной работе затрагивается ещё одна проблема, ранее не получившая подробного анализа: система героев и музыка в прозе А.П. Чехова. Одним из наиболее показательных примеров в данном случае – рассказ-сценка «Контрабас и флейта» (1885).
Особенность этого текста заключается не только в форме, но и в том, что герои обозначены здесь через музыкальные инструменты, которыми они владеют.
247
Источник: https://cyberleninka.ru/article/n/rol-vtorostepennyh-personazhey-v-sozdanii-tematicheskoy-kompozitsii-romana-l-n-tolstogo-anna-karenina
Образ Вронского в романе “Анна Каренина”
| Вронский и Каренина |
Граф Вронский, аристократ со звучной фамилией, один из высшей
петербургской элиты, перед ним открыта военно-дворянская карьера, к
возможностям которой он относится с достоинством: независимо и спокойно.
Человек чрезвычайно богатый и одновременно простой и откровенный. Он – всегда
уверен в себе и очень привлекателен. Этому способствуют богатство, светские
связи и милость императора.
Алексей Вронский появляется в произведении, когда встречает
на вокзале мать, – одни из многих в романе вариантов семейных отношений,
немного прохладных, но почитаемых со стороны сына. Однако он “никогда не знал
семейной жизни”, воспитывался в Пажеском корпусе, а затем служил в полку.
Мать
его в прошлом светская красавица, в которой было много “романов”, известных всему
высшем обществу. Отца своего он почти не помнил. Поэтому, по Толстому, Вронский
не получил в семье должного образования.
Образования, получают не по книгам или
в учебных заведениях, а в непосредственном общении с матерью, отцом, братьями,
и это ничем нельзя заменить. Поэтому в воображении графа Вронского состояние
женатого мужчины “чужой, враждебный и смешной”. Любовь Анны изменило его жизнь,
но совсем не так, как он ожидал.
Вронский – благородный человек, что выражается в его поступках,
он отдал часть своего наследства брату. Кодекс его правил чести распространяется
и на Анну.
Но когда начинают возникать ситуации, не предусмотренные кодексом
чести Алексея Вронского, он понимает сложность своего и ее положения, “все трудности,
выставленные для глаз всего высшего общества, в котором они находились,
приходится скрывать свою любовь, лгать и обманывать”. Вронский не хочет лжи,
поэтому чувствует стыд и отвращение.
Беременность Анны тоже требует его
благородства, но такая ситуация совершенно новая для него и никак не
запланирована. Он не поймет Анну, когда после первого любовного свидания она
ему скажет: “Все кончено. У меня ничего нет, за исключением тебя. Помни это”.
Первое свидание Анны и Вронского Толстой подает как картину
полного краха мечты о счастье. Героиня понимает, что изменила свою жизнь и
ничего вернуть назад нельзя. Для Вронского ощущение несчастья недопустимо,
потому что он – человек успеха, престижа с инстинктом завоевателя и победителя.
Прозрение в том, что есть настоящая жизнь, приходит Вронскому
дважды. Первый раз во время его падения на скачках, которые являются еще одной
страстью героя. Сцена скачек в романе символизирует “нервную скорость” жизни и
соревнования между людьми высшего круга в достижении успеха.
На скачках Вронский допустил грубую ошибку, хотя он и был
хорошим наездником. Почему? Толстой не дает прямого ответа в романе, но мы
понимаем: Анна Каренина сказала Вронскому о своей беременности. Герою необходимо
принимать решение, которое полностью изменит его жизнь, он волнуется, а на
скачках нужно быть сосредоточенным и спокойным. Поэтому, когда происходит
несчастье – падения Вронского, гибель кобылы Фру-Фру – он впервые в жизни
испытывает потрясение и горе:
Ааа! – Простонал Вронский, схватившись за голову. – Ааа! Что
я сделал! – Прокричал он. – И проиграна скачка! И сам виноват, позорно, непростительно!
И эта несчастная, милая, утерянная кобыла! Ааа! Что я сделал! .. Он повернулся и,
не подняв шляпы, слетевшей с головы, ушел с ипподрома, сам не зная куда. Он чувствовал
себя несчастным. Впервые в жизни его постигло тяжелое несчастье, несчастье непоправимое
и такое, виной которого был он сам.
Во второй раз прозревает Алексей Вронский при тяжелой
болезни Анны после родов. Женщина, находясь между жизнью и смертью, приглашает
к себе мужчину и любовника, и, говоря о необходимости прощения, заставляет их
обоих подать друг другу руки.
Это чрезвычайная по своей художественной силе
картина. Толстой показывает, что именно в сложной ситуации люди открывают в
себе такие духовные возможности, которые приводят к истине жизни. Духовный переворот
происходит с внутренне холодным мужем Анны.
Так во внутреннем мире Вронского происходит разрушение всех
принципов, на которых держалось его жизни. Он вдруг понимает, что за любовью к
Анне в его жизни нет никакого смысла, но и Анну он теряет, даже если она и останется
живой, то не сможет больше любить его.
И в этой критической ситуации Вронский
приходит к выводу: “Так сходят с ума … и стреляются … чтобы не было стыдно”.
Неудачная попытка самоубийства восстанавливает самоуважение Вронского, в конце концов,
герои разрывают все связи с прошлой жизнью и уезжают за границу.
Источник: https://www.lang-lit.ru/2015/03/obraz-vronskogo.html
«Анна Каренина» цитатная характеристика Левина
Цитатная характеристика Констанина Левина из романа «Анна Каренина» изложена в этой статье.
Стива Облонский о Левине:
«Земской деятель, новый земский человек, гимназист, поднимающий одною рукою пять пудов, скотовод и охотник и мой друг, Константин Дмитрич Левин, брат Сергея Иваныча Кознышева»
Левин о земской деятельности:
«…я убедился, что никакой земской деятельности нет и быть не может…с одной стороны, игрушка, играют в парламент, а я ни достаточно молод, ни достаточно стар, чтобы забавляться с игрушками; а с другой стороны, это — средство для уездной шайки наживать деньжонки. Прежде были опеки, суды, а теперь земство, не в виде взяток, а виде незаслуженного жалованья…»
Левин о приходе образования и мед. помощи в сельскую жизнь:
«Я думаю, что двигатель всех наших действий есть все-таки личное счастье.
Теперь в земских учреждениях я, как дворянин, не вижу ничего, что бы содействовало моему благосостоянию. Дороги не лучше и не могут быть лучше; лошади мои везут меня и по дурным.
Доктора и пункта мне не нужно, мировой судья мне не нужен, — я никогда не обращаюсь к нему и не обращусь. Школы мне не только не нужны, но даже вредны…»
«Вы говорите школы, образование дадут ему (народу) новые потребности. Тем хуже, потому что он не в силах будет удовлетворить им. А каким образом сложение и вычитания и катехизиса поможет улучшить свое материальное состояние…»
Левин о смысле жизни:
«Левин часто любовался на эту жизнь, часто испытывал чувство зависти к людям, живущим этою жизнью, но нынче в первый раз, в особенности под впечатлением того, что видел в отношениях Ивана Парменова к его молодой жене, Левину в первый раз ясно пришла мысль о том. Что от него зависит переменить ту столь тягостную праздную, искусственную и лучную жизнь, которую он жил, на эту трудовую, чистую и общую прелестную жизнь»
Левин о будущей жене:
«Левин едва помнил свою мать.
Понятие о ней было для него священным воспоминанием, и будущая жена его должна была быть в его воображении повторением того прелестного, святого идеала женщины, каким была для него мать… Его понятия о женитьбе поэтому не были похожи на понятия большинства его знакомых, для которых женитьба была одним из многих общежитейских дел; для Левина это было главным делом жизни, от которого зависело все её счастье»
Левин после женитьбы:
«Он был счастлив, но совсем не так, как ожидал. На каждом шагу он находил разочарование в прежних мечтах и новое неожиданное очарование. Левин был счастлив, но, вступив в семейную жизнь, он на каждом шагу видел, что это было совсем не то, что он воображал…что смотреть на это легко, а что делать это хотя и очень радостно, но очень трудно»
Левин о вере и смысле жизни:
«Это новое чувство не изменило меня, не осчастливило, не просветило вдруг, как я мечтал, — так же как и чувство к сыну. Никакого сюрприза тоже не было. Ак вера — не вера — я не знаю, что это такое, — но чувство это так же незаметно вошло страданиями и твердо засело в душе.
Так же буду сердиться на Ивана-кучера, так же буду спорить, буду некстати высказывать свои мысли, так же будет стена между святая святых моей души и другими, даже женой моей, так же буду обвинять её за свой страх и раскаиваться в этом, так же буду не понимать разумом, зачем я молюсь, и буду молиться,- но жизнь моя теперь, вся моя жизнь, каждая минута её – не только не бессмысленна, как была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в неё!»
Источник: https://ktoikak.com/anna-karenina-tsitatnaya-harakteristika-levina/
Цитатная характеристика К.Левина из романа “Анна Каренина”
Стива Облонский о Левине:
«Земской деятель, новый земский человек, гимназист, поднимающий одною рукою пять пудов, скотовод и охотник и мой друг, Константин Дмитрич Левин, брат Сергея Иваныча Кознышева»
Левин о земской деятельности:
«…я убедился, что никакой земской деятельности нет и быть не может…с одной стороны, игрушка, играют в парламент, а я ни достаточно молод, ни достаточно стар, чтобы забавляться с игрушками; а с другой стороны, это – средство для уездной шайки наживать деньжонки. Прежде были опеки, суды, а теперь земство, не в виде взяток, а виде незаслуженного жалованья…»
Левин о будущей жене:
«Левин едва помнил свою мать.
Понятие о ней было для него священным воспоминанием, и будущая жена его должна была быть в его воображении повторением того прелестного, святого идеала женщины, каким была для него мать… Его понятия о женитьбе поэтому не были похожи на понятия большинства его знакомых, для которых женитьба была одним из многих общежитейских дел; для Левина это было главным делом жизни, от которого зависело все её счастье»
Левин о приходе образования и мед. помощи в сельскую жизнь:
«Я думаю, что двигатель всех наших действий есть все-таки личное счастье.
Теперь в земских учреждениях я, как дворянин, не вижу ничего, что бы содействовало моему благосостоянию. Дороги не лучше и не могут быть лучше; лошади мои везут меня и по дурным.
Доктора и пункта мне не нужно, мировой судья мне не нужен, – я никогда не обращаюсь к нему и не обращусь. Школы мне не только не нужны, но даже вредны…»
«Вы говорите школы, образование дадут ему (народу) новые потребности. Тем хуже, потому что он не в силах будет удовлетворить им. А каким образом сложение и вычитания и катехизиса поможет улучшить свое материальное состояние…»
Левин о смысле жизни:
«Левин часто любовался на эту жизнь, часто испытывал чувство зависти к людям, живущим этою жизнью, но нынче в первый раз, в особенности под впечатлением того, что видел в отношениях Ивана Парменова к его молодой жене, Левину в первый раз ясно пришла мысль о том. Что от него зависит переменить ту столь тягостную праздную, искусственную и лучную жизнь, которую он жил, на эту трудовую, чистую и общую прелестную жизнь»
Левин после женитьбы:
«Он был счастлив, но совсем не так, как ожидал. На каждом шагу он находил разочарование в прежних мечтах и новое неожиданное очарование. Левин был счастлив, но, вступив в семейную жизнь, он на каждом шагу видел, что это было совсем не то, что он воображал…что смотреть на это легко, а что делать это хотя и очень радостно, но очень трудно»
Левин о вере и смысле жизни:
«Это новое чувство не изменило меня, не осчастливило, не просветило вдруг, как я мечтал, – так же как и чувство к сыну. Никакого сюрприза тоже не было. Ак вера – не вера – я не знаю, что это такое, – но чувство это так же незаметно вошло страданиями и твердо засело в душе.
Так же буду сердиться на Ивана-кучера, так же буду спорить, буду некстати высказывать свои мысли, так же будет стена между святая святых моей души и другими, даже женой моей, так же буду обвинять её за свой страх и раскаиваться в этом, так же буду не понимать разумом, зачем я молюсь, и буду молиться,- но жизнь моя теперь, вся моя жизнь, каждая минута её – не только не бессмысленна, как была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в неё!»
Цитатная характеристика Кити Щербацкой из романа “Анна Каренина”
Цитатная характеристика А. Вронского из романа “Анна Каренина”
Облонские, характеристика семьи из романа «Анна Каренина»
Характеристика и образ А. Вронского из романа Л. Толстого “Анна Каренина”
Источник: https://www.ycilka.com/article.php?id=31
Люди службы в романе Л.Н.Толстого “Анна Каренина”
Сергей Иванович Кознышев
Этот персонаж проходит через весь роман.
Он
присутствует во всех его частях: от первой до восьмой, причем в восьмой части
Кознышев играет немаловажную роль: он является своего рода персоной времени, в
котором жил сам Лев Николаевич Толстой.
Именно Сергею Ивановичу автор поручил
охарактеризовать в своем лице общественные воззрения и народные настроения
времени, когда Россия согласилась помочь Болгарии воевать против турок.
С первых страниц Кознышев упоминается как знаменитый
«одноутробный», то есть по матери, брат Константина Дмитриевича Левина; с
Кознышевым мы знакомимся чуть позже,
когда Левин решил остановиться у него по приезду в Москву.
Сергей Иванович
предстает перед нами в образе мыслителя, беседующего с профессором на тему:
есть ли граница между психическими и физиологическими явлениями? В сущности,
это было лишь началом, задало тон дальнейшему описанию данного персонажа.
Философ, мыслящий абстрактными понятиями и имеющий о любом явлении уже готовое мнение, которое он мог с
легкостью отстоять в любом споре.
Что мы знаем о его внешности? Формально – ничего, кроме
возраста, который нам дает точку опоры в достраивании данного образа. Ему было
пятьдесят лет. Но это лишь формальное отсутствие описания. Кознышев умело вел
беседу, пользуясь своим красноречием. В этом ему помогала четкая дикция,
ясность и четкость выражения мысли. Ласково-холодная улыбка играла на его
губах.
В разговоре с братом у Кознышева часто был невольно покровительственный
тон, от которого Левину становилось сразу же неловко. Впрочем, из описания трех
братьев, включая Николая, можно сделать вывод о том, какие же люди разные, даже
если их связывают кровные узы.
Порыв благородной души Левина и четкий контроль
над всем, вплоть до чувств, Кознышева по отношению к беспутному брату Николаю –
тому доказательство.
В третьей части контраст в характерах и образе жизни
Сергея Ивановича и Константина Дмитриевича усиливается. Кознышев решается
отдохнуть и направляется к брату в деревню, так как он считал деревенскую жизнь
самой лучшей.
Стоит кое-что уточнить, по словам самого Кознышева, он любил все:
и деревенскую жизнь, и косьбу, и рыбную ловлю, и походы за грибами, но, в
сущности, любовь эта была или поверхностная (но не голословная) или вообще
дистанцированная, когда Сергей Иванович играл роль наблюдателя, созерцателя
красот деревенской жизни.
Как раз о деревенской жизни у Сергея Ивановича было
свое представление: отдых в полном смысле этого слова, неторопливое хождение по
дому, чтение газет, прогулки ради собственного эстетического удовольствия и,
конечно, беседы, долгие беседы на волнующие его темы.
Вот как раз с беседами
Кознышеву не повезло, потому что из его брата собеседник получился
поддакивающий, часто молчаливый, глядевший в окно и думавший в это время о
бытовых вещах. Мы не можем осуждать его за такую реакцию, так как это образ
жизни, жизни, наполненной глубоким смыслом, дающей понять, что не словом единым
сыт человек.
«Хохлацкая лень», которую Кознышев считал
наслаждением, была отдыхом от написания сочинения, о котором мы узнаем в
последней части романа. Служение общественному благу, – этот мотив проходит
через весь роман.
Именно тема службы является главной в спорах между Сергеем
Ивановичем и его братом, считавшим, что способность деятельности для общего
блага – это недостаток, так как люди идут на службу не из-за любви к делу, а по
рассуждению умом.
Хотя сам Кознышев не был ярым защитником общественной
деятельности, что стоит признать, к окончанию романа все кардинальным образом изменится.
Образность мышления, наблюдательность, красноречие,
одухотворенность могли бы вылиться в серьезное художественное произведение
из-под пера Сергея Ивановича, но тому не суждено было сбыться, потому что
именно контроль над своей жизнью, чувствами, узкие рамки его деятельности стали
поводом для написания именно общественного труда, который не пришелся по вкусу
читающей публике.
Кознышев не лишен был высокомерия. В основном, оно
относилось к его брату, равнодушному к общему делу из-за приверженности личным
интересам.
«У него там тоже какая-то своя философия есть на
службу своих наклонностей», – думал он о брате, когда тот упомянул в своей речи
слово «философия». Кознышев осознавал, что все сказанное им не было понято
Левиным. Потому что он не мог понять, – вот на мой взгляд истинная причина
этого факта.
Знавший о народе много, Сергей Иванович не имел с
ними тесного контакта, как имел его брат.
Кознышев любил косьбу (скорее всего
из-за поэтичности образа, когда можно постоять в стороне и просто насладиться
этой поистине живописной картиной), но не косил с крестьянами.
Ему не нравилась
суета и не-чистота, что даже мух он терпеть не мог. Вот до чего Сергей Иванович
был верен своему установленному порядку жизни.
Но на месте он тоже не сидел.
– Ну, так доволен своим днем. И я тоже. Во-первых, я
решил две шахматных задачи, и одна очень мила, – открывается пешкой. Я тебе
покажу. А потом думал о нашем вчерашнем разговоре.
В это время его брат, Константин Левин, упорно
трудился на поле, причем в дождь. Контраст разителен, даже слегка иронизирован.
Смотрелось комично, и образ Левина в наших глазах сразу же возрастал. Это его
среда. Среда Кознышева – общество, свет. И тут он всегда на высоте.
Вокруг него, если ему предоставлялась возможность
показать себя в обществе, толпились люди, заслушивавшиеся воодушевленными
речами.
Возможно, их также привлекала аттическая соль Сергея Ивановича, то есть
тонкое остроумие в беседе.
Никогда не принимая чью-либо сторону, он умело
высказывался о достоинствах и недостатках той или иной точки зрения и как бы с
помощью этого оставался в стороне, причем на самом уважительном месте.
«Сергей Иванович спокойно дожидался слова, очевидно
с готовым победительным возражением», – нет более четкой характеристики этого
человека. Мы даже представляем, как он прищуривается, усмехаясь услышанному,
как неторопливы его движения. И здесь совсем не нужен его портрет, так как наше
воображение работает на автора.
Ничего плохого мы сказать о Кознышеве не можем, но
ведь о его чувствах пока ничего не известно. Любовь к Вареньке – внезапно
охватившее его сердце чувство, но, видимо, Сергей Иванович не был создан для
этого, точнее не был готов к любви, ведь это порыв, а порывам был подвержен
лишь его брат.
“Если так, – сказал он себе, –
я должен обдумать
и решить, а не отдаваться,
как мальчик, увлечению минуты”.
«Вдруг недалеко с края леса прозвучал контральтовый голос Вареньки, звавший Гришу,
и радостная улыбка выступила на
лицо Сергей Ивановича.
Сознав эту
улыбку, Сергей Иванович покачал неодобрительно головой на свое состояние и,
достав сигару, стал закуривать». Вот он, голос Разума, который каждый раз заглушал
голос Сердца.
«Если бы я
выбирал одним разумом, я ничего не мог бы найти лучше». Да, он любил
разумно, молодел от этой любви, но к чему это привело? Текст признания
превратился в разговор о белых грибах. Смешно и горько одновременно.
Автор
потом упоминает об облегчении Вареньки, когда она не услышала предложения от
Кознышева, а также о рассуждениях самого Сергея Ивановича, ставшего отныне
думать, что памяти Мари он не изменит, – все это снимает своего рода
ответственность с участников несостоявшейся любви.
Не любовь, так общее дело: от начала и до конца.
Переворот на выборах, постоянные споры как с союзниками, так и с
оппозиционерами, а потом и издание собственного шестилетнего труда «Опыт обзора
основ и форм государственности в России», от которого автор ожидал успеха, но
успеха не было и не было. Тишина с другой стороны, редкий шепоток в угоду
автору и статьи в «Северном жуке» и в критическом журнале.
«Очевидно, нарочно фельетонист понял всю книгу так,
как невозможно было понять ее.
Но он так
ловко подобрал выписки, что для тех, которые не
читали книги (а очевидно, почти никто не читал ее), совершенно было
ясно, что всякнига была не что иное,
как набор высокопарных
слов, да еще
некстати употребленных (что показывали вопросительные знаки), и что
автор книги был человек совершенно невежественный. И все
это было так остроумно, что Сергей Иванович
и сам бы не отказался от такого остроумия; но это-то и было ужасно».
От себя лишь скажу, что мужеству Сергею Ивановичу
можно позавидовать, ведь он начал искать оправдание этому выпаду в свою
сторону, а потом вообще старался на тему своей книги не говорить. Далее мы уже
начинаем вникать в последствия неудачи его книги.
«Положение Сергея Ивановича было еще тяжелее оттого,
что, окончив книгу, он не имел более кабинетной работы, занимавшей прежде
бо'льшую часть его времени.
Сергей
Иванович был умен, образован, здоров, деятелен и не знал,
куда употребить всю свою деятельность.
Разговоры в гостиных,
съездах, собраниях комитетах, везде, где
можно было говорить, занимали часть
его времени; но он, давнишний городской житель, не
позволял себе уходить всему в разговоры,
как это делал его неопытный брат, когда бывал в Москве; оставалось еще много
досуга и умственных сил».
И он решил заняться тем, в чем ему успех
гарантирован, то есть славянским вопросом и сербской войной. Это была не
корысть – Кознышев действительно загорелся служением этому великому делу. Можно
сказать, что «энтузиазм, соединивший все слои общества» накрыл его своей
стихийной волной.
Энтузиазм что-то изменил в его сердце, что даже
стало заметно по разговору между Сергеем Ивановичем и Вронским. «В эту минуту
Вронский в глазах Сергея Ивановича был важный деятель для великого дела, и Кознышев считал своим
долгом поощрить его и одобрить».
– Вы возродитесь, предсказываю вам, – сказал Сергей
Иванович, чувствуя себя тронутым. –
Избавление своих братьев от ига есть
цель, достойная и смерти и жизни. Дай вам бог успеха внешнего
– и внутреннего мира, – прибавил он и протянул руку.
Кознышев смотрел в будущее, заряжая своей идеей о
том, как освобожденный сорокамиллионный
мир славян должен вместе с
Россией начать новую эпоху в
истории, других людей, в том числе и своего брата. Его речи были уже не те
абстрактные, мало касающиеся общества.
В сербской войне и служении общему делу
Сергей Иванович нашел свой идеал: синтез долга и чувства.
– Никто не объявлял войны, а люди
сочувствуют страданиям ближних
и желают помочь им, – сказал Сергей Иванович.
Позже он пояснит мысль: «Тут
нет объявления войны, а
просто выражение
человеческого, христианского чувства.
Убивают братьев, единокровных и
единоверцев.
Ну, положим, даже не братьев, не единоверцев, а просто детей, женщин, стариков; чувство
возмущается, и русские люди бегут, чтобы помочь прекратить эти ужасы».
– Каждый член общества призван делать свойственное
ему дело, – сказал он. – И люди мысли исполняют свое
дело, выражая общественное
мнение.
И единодушие и полное
выражение общественного мнения есть заслуга
прессы и вместе с тем радостное
явление. Двадцать лет тому назад мы бы
молчали, а теперь слышен голос
русского народа, который готов встать, как один человек, и готов жертвовать
собой для угнетенных братьев; это великий шаг
и задаток силы.
В сущности, это последние слова Кознышева в романе,
но я не считаю, что он на этом остановился бы. Кознышев справедливо стал
поджигателем людских сердец. Только он увидел у войны истинное лицо.
Голенищев
Это менее значимый персонаж, который появляется лишь
в пятой части романа.
Художник Михайлов по виду моментально дает ему внутреннюю
характеристику: выражение лица Голенищева относится им к категории
“фальшиво-значительных и бедных по выражению”.
«Большие волосы и очень открытый лоб давали внешнюю
значительность лицу, в котором было одно маленькое детское беспокойное
выражение, сосредоточившееся над узкою переносицей».
Вронский встретил своего приятеля совершенно
случайно в одном из итальянских городков, где Голенищев уже два года жил и
работал.
«Действительно, это
был Голенищев, товарищ
Вронского по Пажескому корпусу. Голенищев в корпусе
принадлежал к либеральной партии, из
корпуса вышел гражданским чином и нигде не служил.
Товарищи совсем разошлись
по выходе из корпуса и встретились после только один раз».
Чем же он так привлек Вронского? Отношением к Анне.
Голенищев избегал любой неловкой темы по отношению к Карениной, потому что, как
он считал, понимал ее, восхищался ее красотой и еще более простотой.
Но не всегда все в человеке устраивает, вот и
Вронский нашел в своем товарище неприятные черты.
Как и все творческие натуры,
Голенищев сочинял, причем сочинял он уже вторую часть «Двух начал», вернее
собирал лишь материалы и строил планы по созданию статьи. «Вронского удивляло и
огорчало то раздраженное волнение, с которым Голенищев
говорил о занимавшем его предмете.
Чем
дальше он говорил, тем больше у него разгорались глаза, тем
поспешнее он возражал мнимым противникам и тем тревожнее и
оскорбленнее становилось выражение его лица.
Вспоминая Голенищева худеньким,
живым, добродушным и
благородным мальчиком, всегда первым учеником в корпусе, Вронский
никак не
мог понять причины этого
раздражения и не одобрял его». В момент своего страстного рассказа «несчастие,
почти умопомешательство, видно было в этом подвижном, довольно красивом лице».
С Михайловым у Голенищева была заранее полная
антипатия. Голенищев утверждал, что лицо Христа нельзя брать для искусства, а
стоит писать лишь портреты, не сворачивать с истинного направления в живописи. «И
как тогда, так и теперь меня необыкновенно поражает фигура Пилата. Так понимаешь
этого человека, доброго, славного малого, но чиновника до глубины души, который не ведает, что творит.
Но мне кажется…» До чего абсурдны эти два мнения, противоречивы, слова
заблудившегося в этой жизни человека. Лицемерие в рамках этики, кощунственное
религиозное мнение и непонимание истинного искусства, – это то, чего мы
понимаем, прочитав слова Голенищева. Но он не одинок в своем абсурде. Взаимная
антипатия сменилась симпатией и лестью, потворству этой лести со стороны
художника Михайлова.
– Это то, что он (то есть Христос) у вас
человекобог, а не богочеловек. Впрочем, я
знаю, что вы этого и хотели.
Вот она, вершина абсурда Голенищева. Краткая справка
из «Философского словаря» для пояснения:
Человекобог – понятие, описывающее идею человека или естественного человека, который сделал из самого
себя или которого сделали как бы богом; антитеза понятию “Богочеловечек” (в качестве
абсолютного Богочеловека рассматривается Иисус
Христос).
Да это даже не абсурд, а замена противоположных понятий.
Откуда Голенищев мог знать, что хотел выразить Михайлов? Про религию здесь ни
слова, но мы и без этого можем понять, что Голенищев к религии относится так
же, как и к искусству. Пилат как славный чиновник и Христос как человекобог.
Что может быть презреннее для верующего человека? Несведущ… Не ведает, что
говорит и мыслит, словно всю жизнь разговаривает о своей статье, напрочь
забывая о здравом смысле.
Источник: https://lady-absurd.blogspot.com/2012/11/blog-post_2215.html
Загрузка...
