Критика о творчестве леонида андреева, отзывы современников

Несколько слов о Леониде Андрееве

   Леонид Николаевич Андреев — русский писатель рубежа XIX-XX веков. Его творчество — яркая страница в истории отечественной литературы. Этот оригинальный художник занимал особое место среди русских писателей начала прошлого века.

Судьба его наследия драматична: необычайная популярность при вступлении на литературное поприще сменялась периодами охлаждения к нему читателей и резкой критикой, но на протяжении первых десятилетий XX века его творчество продолжало волновать современников, вызывая то восторг, то негодование.

Показательно, что в “Энциклопедическом словаре” Брокгауза и Ефрона (1911-1916 гг.) художнику посвящена довольно объемная статья С. Венгерова, в которой Андреев был назван “даровитым писателем”.

   Эта особенность творчества стала причиной специфического положения писателя в среде литераторов: в лагере реалистов он оказался случайно, в силу сходства общественных взглядов, повлияла на это и дружба с Горьким; а символисты, несмотря на обилие в поэтике Л.

Андреева мистического и символического, не признавали его своим, резко критиковали. Символизм привлекал и интересовал писателя с точки зрения изобразительных средств, но “не воспринимался им как внутреннее мироощущение”.

Сам художник так определял свое место в литературном мире: “для благорожденных декадентов — презренный реалист, для наследственных реалистов — подозрительный символист”.

   Леонид Андреев — уроженец Орла, там прошло его детство и юношеские годы. Он был первым из шести детей землемера-таксатора (землеустроителя и оценщика) Николая Андреева и Анастасии Андреевой (в девичестве Пацковской, происходившей из польского рода).

Жила семья Андреевых на 2-ой Пушкарной улице, где нередким явлением были шумные побоища, участником которых порой становился и Николай Андреев. Отец семейства умер, когда Леониду было 18 лет, и все заботы о младших братьях и сестрах он разделил с матерью.

   В жизни писателя было много драматических моментов: три попытки самоубийства, смерть первой жены Александры (Велигорской), умершей после родовой горячки — потеря, которую он очень тяжело переживал; периоды депрессий и даже запои (наследие отца). Второй брак с Анной Ильиничной (Карницкой) подарил ему новые радости и троих детей.

   После событий 1917 года писатель, живший в собственном доме в Финляндии, оказался в вынужденной эмиграции, он тяжело переносил разлуку с Россией. Оказавшись “меж двух огней”, Андреев страдал: эмиграция не принимала его, возврат на Родину оказался невозможен.

Мать писателя Анастасия Николаевна любила старшего сына безмерно: после его смерти она пыталась покончить с собой.

   Произведения этого оригинального художника всегда вызывали пристальный интерес критиков и исследователей: дореволюционная литература об Андрееве представляла собой сотни статей, рецензии, книги.

Среди своих современников он был заметной фигурой, практически каждое его новое произведение сразу же становилось предметом дискуссий критиков разных направлений, причем, его во многом упрекали и обвиняли.

Это вопросы о смысле жизни, о соотношении Добра и Зла в мире и в человеке, о ничтожности человеческой личности в сопоставлении со Вселенной, это проблема теодицеи, которая волновала многие умы на протяжении столетий. В творчестве Андреева большое место занимает изображение процесса разрушения естественных человеческих отношений и его последствий.

   Целью искусства художник считал воздействие на читателя, его чувства. В своем юношеском несохранившемся дневнике, по свидетельству биографа В.

Брусянина, “Андреев отмечал, что в будущем он непременно завоюет себе почетное место “знаменитого” писателя, и своими писаниями разрушит и мораль, и устоявшиеся человеческие отношения, разрушит любовь и религию и закончит свою жизнь всеразрушением”. Он был уверен в успехе своих сочинений.

   Под влиянием произведений Ф. М. Достоевского, философских систем А. Шопенгауэра, Э. Гартмана, Ф.

Ницше у писателя сформировалось убеждение в трагическом характере жизни человека, в его непреодолимом одиночестве, в обреченности на страдания, лишения и разочарования. Во многих произведениях Л. Андреев изображает нравственное падение человека, слабость его природы, неспособность совладать с темным началом в собственной душе.

   Основным в его художественном творчестве стала разработка моральной темы, внимание к проблемам одиночества и отчуждения личности, что нашло воплощение в оригинальной поэтике художника, синтезировавшей в себе разнородные начала, наполненной устойчивыми мотивами, которые обусловили своеобразие творческого метода Л. Н. Андреева.

   Первым художественным произведением Андреева стал пасхальный рассказ “Баргамот и Гараська”, написанный весной 1898 года по просьбе редакции газеты “Курьер”. Произведение заметил и высоко оценил Горький, эта публикация стала началом литературной карьеры Андреева.

Главные герои произведения — городовой Иван Акиндиныч Бергамотов и нищий пьяница Гараська. Они встречаются в пасхальную ночь и … происходит чудо — строгий городовой приглашает бродягу к себе домой на праздничную трапезу.

Но это лишь эпизод из обычной жизни, где с окончанием праздника закончится и эта идиллия единения.

Герои ранних сочинений Андреева — обычные люди из провинции, среди них легко узнается тип «маленького человека».

Писатель часто изображал парадоксы: предатель Иуда в его повести «Иуда Искариот» предстает как истинный друг Христа, стремящийся открыть людям глаза на высокое предназначение Иисуса и именно поэтому его предающий.

Одновременно Андреев показывал некие общие закономерности бытия человека — примером может служить знаменитая пьеса «Жизнь человека», где в символической форме отражены этапы существования героя — периоды радости и горя, взлетов и падений. Символом враждебного человеку начала выступает образ, названный автором Некто в сером, в руках которого — свеча жизни человека.

   Часто в качестве главных героев в сочинениях Андреева выступают богоборцы или люди, претендующие на роль высшего Судии, Мессии, обладающего знанием истины (доктор Керженцев («Мысль»), Фома Магнус («Дневник Сатаны»), Иуда («Иуда Искариаот»), Василий Фивейский («Жизнь Василия Фивейского»), Анатэма (одноименная пьеса) и др.). Художник запечатлел в своих произведениях бунт личности против религии и Бога, а главное — ее претензии на право знать смысл бытия.

   В наследии писателя — такие разные произведения как символистская драма «Жизнь Человека» и вполне реалистические рассказы «Петька на даче», «Баргамот и Гараська», «Кусака», «Ангелочек».

Рядом оказываются мрачные и трагичные «Бездна», «Иуда Искариот», «Анатэма», «Красный смех» и лиричные и светлые «Жили-были», «Цветок под ногою», «Валя».

Писатель затрагивал вопросы, которые сам считал чрезвычайно важными: сохранение в человеке человеческого начала, смысл жизни, противостояние невзгодам, борьба с собственным несовершенством и несовершенством мира.

   Но самое удивительное, что Андреев близок очень разным читателям: юным и зрелым, наивным и циничным, оптимистам и реалистам… Он сам умел быть таким разным, умел отражать разные грани того сложного мира, в котором жил.

© Елена Исаева

Источник: https://elena-isaeva.blogspot.com/2012/01/blog-post.html

В защиту критики

…Так тяжкий млат,

дробя стекло, кует булат.

Пушкин

Ежели, дескать, каждый-то день пса кормить,

так он, чего доброго, в одну неделю разопсеет.

Щедрин

Надо с нами, со псами, серьезно поступать:

и за дело бей, и без дела бей – вперед наука!

Тогда только мы, псы, настоящими псами будем!

Щедрин

Как всем известно, жизнеспособность организма познается по той степени сопротивления, какое приходится ему преодолевать в борьбе за существование; тем же признаком определяется и всякая сила, будет ли это – сила живая или механическая.

Так в оранжерее, при ее исключительном тепле, добываемом огромной затратой дров на отопление, самое дрянное и квёленькое растение может возомнить себя деревом и полезть к потолку; выставленное даже на средний мороз, оно немедленно гибнет, тем самым явно свидетельствуя о своем истинном бессилии.

То же самое и с талантом. Возьмите самый маленький талант, согрейте его, поливайте ежедневно слезами восхищения, подпирайте колышками его слабую древесину, лелейте и хольте – и вот у вас получится пышный куст, изобилующий цветами.

Но эти вопросы напрасно тревожат ум.

Мудрая и предусмотрительная природа, создавая в море щуку с единственной целью не дать задремывать карасю, для растений сотворила мороз, ограничивающий их произвольный и даже наглый рост, для пса Трезора выдумала купца Воротилова, который своевременным пинком, цепью и голодными помоями вводит размечтавшегося пса в круг прямых его обязанностей, – и, наконец, для таланта нарочито сочинила так называемую критику.

К сожалению, не все критики понимают ту высокую цель, ради которой появились они на земле; и даже у нас, в России, где зоологические основания наиболее прочны, всегда можно было найти трех-четырех критиков, которые покровительствовали талантам, вместо того чтобы их преследовать, морозить, корнать, душить и тем выявлять их истинную силу. Вместо того чтобы ненавидеть искусство, они его любят; вместо того чтобы, подобно суровому морозу, с высоким безразличием одинаково прихлопывать и горох, и розу, и лопух, и виноград, – они пытаются что-то рассмотреть, внести какие-то вредные разделения, часто обнаруживают даже пристрастие! Само собою понятен вред, отсюда вытекающий.

Но эти исключения редки и едва ли могут приниматься в расчет при рассмотрении вопроса о великой роли и полезности критики. Ибо большинство критиков, совершенно правильно поняв свою жизненную задачу, все недюжинные силы свои охотно посвящают на постоянную кровавую борьбу с талантом.

Способ придушения, наиболее распространенный ввиду своей доступности, – он требует только двух здоровых рук, – удобен еще в том смысле, что дает возможность критику рассмотреть «язык» у придушенного и таким образом определить и стиль; но и другие способы не лишены своих выгод: так, сажание на кол дает возможность определить удельный вес писателя, а подрезанные поджилки – крепость его ног.

И чем критик безразличнее, чем менее доступна ему разница между розой и лопухом, чем более он слеп, глух и бестолков, тем продуктивнее его работа и тем больше он приближается к возвышенному образу Фемиды с завязанными глазами или сурового Рока.

Ум, чуткость, широкий взгляд на мир, талант и образованность вредны критику. Способность к увлечениям – также.

Только при наличии этих условий критик приобретает ту великую и непобедимую свободу в борьбе с талантом, которая позволяет ему шельмовать Достоевского, находить бездарным Льва Толстого и «Ревизора» признавать фарсом.

Как бы он осмелился поднять руку на «Анну Каренину» или «Братьев Карамазовых», не носи он столь твердого панциря, не будь он глух и слеп, как щедринский сенатор, не обладай он такими крепкими принципами идиота (или Рока, что звучит красивее)!

Конечно, в этой борьбе, где вдобавок на стороне критики еще и численное превосходство и писателя всегда бьют скопом, как конокрада, слабые и узкогрудые таланты, подобно Надсону, гибнут совершенно, кончаются вместе с жизнью.

Но разве в этом нет высшей, почти божеской справедливости, по которой и все слабое обречено на гибель и уничтожение? «Раз не выдержал, то, стало быть, туда ему и дорога», – справедливо резюмирует критик результаты своих многолетних и бескорыстных усилий, а на жалобы гибнущих и ослабевающих суровым жестом указывает на того же Толстого и Достоевского.

– Чего ты хнычешь, кисляй! Смотри: не мы ли душили и заушали Достоевского, не мы ли жизнь отравляли Чехову и «приканчивали» еще живого Горького, – а что из этого вышло? Вышли очень хорошие писатели, которых мы теперь и сами уважаем. Так и ты выходи хорошим писателем и держись на твоем заборе крепче, пока я буду тащить тебя за ноги и стаей собак выть у твоего подножия. Не жалуйся и не скули, а держись!

Самый смысл этой борьбы с талантом еще глубже, чем это видимо с первого взгляда. Ибо здесь, при самых различных формах, всегда идет борьба за одно: за власть.

Каждый писатель, каждый художник уже тем самым, что он – талант, неизбежно стремится властвовать над умами и душами, устанавливать новые для толпы законы формы и вкуса, требует отказа от привычного и подчинения своим идеям; и как бы мало сам ни сознавал свои властительные замашки – критик сразу его понимает и весь ощетинивается для борьбы.

– Ты?! Это ты хочешь стать господином? – говорит он яростно, засучивая рукава. – Ну так – стань им!

Отсюда и напряженная борьба почти всегда соответствует силе нового таланта, степени его новизны и властительности. Даже большой, но скромный талант, скромно поддакивающий вчерашнему дню, самым слепым и сердитым криком встречается приветливо.

А если грудь узка, а сердце слишком чувствительно и мягко, если не двужилен ты, как ломовая лошадь, – то лучше не топорщись ты, талант, а гибни поскорее, лезь добром в темную яму! И тогда с тем же трудолюбием, с каким рылась для тебя яма, та же критика будет день за днем реабилитировать тебя, чествовать каждогодие твоей скромной, хотя и не вполне добровольной смерти.

В нарисованной мною картине, утешительность которой признает всякий беспристрастный человек, есть один пробел, который постараюсь восполнить. Речь идет о писателях и художниках, которые в то же самое время и критики.

Утешительно это или нет? Как к этому отнестись? Для самого писателя такое совмещение, конечно, утешительно: оно дает ему возможность бороться с критикой и другими писателями обычным критическим оружием, на которое я указал выше.

А так как критики, по общему наблюдению, решительно не выносят, чтобы о них что-нибудь писалось и говорилось, то в интересах самоохраны они избегают неосторожно касаться «говорящего» писателя и, естественно, предпочитают ему безмолвных, – это уже большая выгода.

Возможность же, вмешавшись в толпу критиков и перелицевавшись иногда до неузнаваемости, слегка расчистить себе путь и облегчить трудное дело жизни – тоже выгода не малая.

Но, как норма, такое совмещение двух естеств и уподобление купцу, который днем торговал, а ночью под видом собаки лаял на воров, мне кажется ненужным и даже опасным.

Ибо, если в немногих случаях писатель-критик сумеет присоединиться к исключениям и сохранить чистоту своего таланта и задач, то в большинстве, увлекаемый пылом борьбы за существование, он легко может с прямого пути свернуть на ту лесную тропку, по которой ходят к водопою и на работу критические стада.

Так, «в бореньях силы напрягая», мужает истинный талант под суровым напором безликой и недремлющей критики. Ни мгновения отдыха, ни минуты покоя – всегда под оружием, всегда на коне! Здесь в плен не берут и почетных капитуляций не знают – жив, пока на ногах, а пошарахнулся на скользком месте, а задремал от усталости – тут тебе и каюк.

Не спит и не дремлет многоглазая стая и воплем жадного ликования встречает каждого упавшего: это ее законная добыча! И пусть один критик заплачет о павшем или руку помощи протянет слабеющему – тысячи его критических подобий в шумном потоке своем затопят его, его благородный жест сотрут и затеряют в чаще поднятых рук и оскаленных зубов.

Моя защита критики была бы не полна, если бы я не указал на одно еще обстоятельство, доселе казавшееся сомнительным: когда художник ищет новых путей в искусстве, то не критике ли мы этим обязаны? Конечно, критике. Вспомните зайца, удирающего от гончих, – а сколько новых путей открывает заяц, позади которого гончие!

Источник: https://iknigi.net/avtor-leonid-andreev/51938-v-zaschitu-kritiki-leonid-andreev/read/page-1.html

Творчество Леонида Николаевича Андреева

Творчество Леонида Николаевича Андреева, так волновавшее современников, служившее предметом полемики и породившее обширную критическую литературу, несомненно, должно быть отнесено к числу наиболее сложных и противоречивых явлений в истории русской культуры конца XIX – начала XX века.

Писатель большого таланта, оригинальный художник со своим романтико-трагическим видением мира, Леонид Андреев в яркой и своеобразной форме запечатлел некоторые из существенных черт переломной исторической эпохи глубокого кризиса капитализма и периода назревших пролетарских революций, резко рвущих с предшествующими традициями и насильственным путем преобразовывающих общество.

Леонид Андреев оставил богатое и разнообразное художественное наследие. Талантливый фельетонист и автор тонких психологических новелл, созданных преимущественно в ранний период творчества, он был также одним из ведущих драматургов своего времени. Он создавал многоплановые философские трагедии, писал бытовые пьесы и мелодрамы, сочинял озорные сатирические миниатюры.

Наибольший интерес у читающей публики всегда вызывали его повести и рассказы.

В основе сюжета оказывалось какое-то небольшое событие, случай, нечто, что способствует пониманию гуманного начала в одних и бесчеловечного в других.

Но какой бы ни была действительность, Андреев испытывал страстное стремление к возвышенному и светлому, искал их и в жизни, и в человеческой душе.

В рассказах Андреева всегда добро одерживает моральную победу над злом и несправедливостью. Носителями нравственного начала предстают существа страдающие, бедные, но честные, праведные. Условием их человечности является непричастность к социальному механизму ни в качестве командующего, ни в качестве исполнителя.

В других своих рассказах Андреев показывает, как жизнь опустошает людей, превращая их в скучающих рабов обыденности. Это чаще всего бедный люд и те, кого принято считать «отбросами общества».

Пронзительной жалостью наполнена последняя сцена рассказа «Баргамот и Гараська»: рыдающий взахлеб Гараська, к которому впервые в жизни обратились по отчеству, с уважением…

В реалистических рассказах Андреева уже появляются два мира – мир действительности и мир добра и света, куда стремятся попасть герои. Обыкновенный человек, оказавшийся в орбите «мирового зла», подчиняется антигуманным законам общества, сливается с враждебным для него миром, теряет «естественность», обретает качества, делающие его частицей «мирового зла».

В рассказах «У окна» и «Большой шлем» воссоздан приблизительно один и тот же тип отношений героя со средой, с миром действительности, когда герой отрекается от самого себя, осознавая, что жизнь для него – страх и ужас.

Подчиняясь тому высокому чувству, которое недоступно для созерцания и понимания, осознавая тщетность противостояния этой высшей силе, главный герой уходит в мир иллюзий с надеждой там найти спасение.

В рассказе «Большой шлем» закон, норма, рок обретают символико-фантасмагорические черты. Будни настолько обесценивают духовное содержание человеческой жизни, что она становится похожа на игру, в которой заключен смысл жизни персонажей.

В дальнейшем творчестве Андреев будет широко пользоваться образом маскарада, где человек – всего лишь маска или марионетка. Из этой страшной игры нет выхода. Разговоры партнеров игры в винт, даже смерть одного из них – ничто не может остановить действие бессмысленного закона.

В одном из лучших рассказов Л. Андреева – «Жили-были» (1901) – одинаково страдают от неустройства жизни умирающий купец Кошеверов и молодой студент. Вновь затронутая писателем проблема жизни и смерти находит в целом оптимистическое разрешение. Смерть купца Кошеверова – это только эпизод в потоке вечно обновляющейся жизни.

Проблемы добра и зла, судьбы и счастья, жизни и смерти – все это иногда решается в двух пластах: реальное тесно переплетается с фантастическим, мистическим, а некоторые произведения представляют собой аллегорические и символические картины с отвлеченным обобщением.

Своеобразное преломление нашла эта тема в повести «Жизнь Василия Фивейского». Герой рассказа – сельский священник, от природы одаренный спо собностью сострадать людям.

Во время исповедей он услышал столько неподдельного горя и крайнего отчаяния в словах горожан, приходивших к нему, что усомнился в разумности мироустройства и божественном милосердии. Странным и зловещим кажется реальный мир, где возможна трагедия крушения веры.

Повесть завершается катастрофой – разочарованный в жизни ее герой, отец Василий Фивейский, погибает.

Второе издание рассказов, дополненное произведениями «Стена», «Набат», «Бездна» и «Красный смех», подтвердило, что как настоящий писатель Андреев уже сформировался. Он не был ни декадентом, ни символистом.

У него свой неординарный метод. Его умонастроения – это трагедия одинокой личности, которую утрата веры в Бога, величайшая утрата всей эпохи, поставила перед лицом абсурда.

Беспокойная душа писателя метким словом откликалась на все события, потрясавшие общество. В «Рассказе о семи повешенных» Андреев напоминает о неизбежности возмездия,пала-чам. Эта тема была вызвана разгулом черносотенного контрреволюционного террора. «Хочется крикнуть: „Не вешай, сволочь!” – так писатель определил гражданское предназначение своего произведения.

Андреев, чутко улавливавший знаки общественного подъема и предчувствовавший скорые перемены, писал накануне революции: «Вид России печален, дела ее ничтожны, а где-то уже родился веселый зов к новой, тяжелой революционной работе…» Но сам смысл октябрьских событий не был понят писателем. Осталась вера в то, что русский народ «сумеет свое стремление к свободе заключить в более разумные формы и принести истинную свободу не только себе, но и всему миру».

Принадлежа всем складом своего мышления к той части русской интеллигенции, которая в кризисную эпоху напряженно искала выхода из социальных конфликтов действительности, но так и не смогла связать своих вольнолюбивых, демократических устремлений с пролетариатом и его идеологией, Леонид Андреев был обречен на постоянные колебания между «осанной» и «анафемой» жизни, находившимися в прямой зависимости от подъемов и спадов волн русского освободительного движения. Выделявшийся среди писателей-современников особой остротой образно-эмоционального восприятия действительности, он подверг страстной критике буржуазный строй, его мораль и «цивилизацию». Вместе с тем Леониду Андрееву по существу всегда оставались чужды идеалы идущего на смену капиталу социалистического общества. И это оборачивалось подлинной трагеди ей для писателя, мыслителя и художника, ибо обличение им язв и пороков современного ему буржуазного мира лишалось исторической перспективы. Более того, все темное, злое, отталкивающее, что видел вокруг себя Л. Андреев, приобретало в его восприятии грандиозные, «космические» масштабы.

Источник: https://www.slavkrug.org/tvorchestvo-leonida-nikolaevicha-andreeva/

Книга «Иуда Искариот (Сборник)»

Удивляться можно только тому – как можно было на подобную тему написать настолько скучное произведение. По сути “Рассказ о семи повешенных” является ответом Леонида Андреева на “Последний день приговоренного смерти” Виктора Гюго, пусть там у героев и есть куча прототипов, они революционеры и всякое такое.

Если выразиться более определенно, то Андреев – это анти Гюго. Писатель совершенно беспристрастен, ему плевать на всех этих казненных, можно бы было порадоваться, дескать, вот она, объективность перед нами.

Да какая там объективность, если впору во время чтения заснуть? Впервые я, сравнивая, отдаю пальму первенства Гюго, к которому абсолютно равнодушен.

Но до глубин колумбийского писателя Андрееву как до Луны, здесь просто очередная пугалка-страшилка, автор берет тему поскандальнее и начинает ее обсасывать.

Когда читаешь, то зеваешь вместе с Леонидом Андреевым, единственный плюс у этого рассказа, как у любого коммерческого творения, это его название.

“Рассказ о семи повешенных” действительно вызывает нездоровый интерес одним только названием, но, если бы читающим после платили также, как в свое время и автору этого рассказа, то все бы пришло в естественное равновесие. Подозреваю, что сей труд значительно бы выиграл, если бы его переписал, может даже слово в слово, какой-нибудь другой писатель, передав ему хотя бы намек на проявление чего-то человеческого.

В общем, в моем понимании Андреев уже безнадежен, не помогает даже то, что обычно я всегда хорошо осознаю то, что он хочет сказать, манера его изложения мне близка и язык повествования вполне себе приличный. Но кто бы его еще пустил в литературу в те годы, не имей он нормального словарного запаса.

Не хочу спать с мужиком. Если уж мне действительно захочется поспать, то я выберу для этого другого автора.

А фраза Льва Толстого об Андрееве “он пугает, а мне не страшно”, судя по всему, именно из этого рассказа, только звучит она здесь “меня надо вешать, а я не хочу”. За этот намек на оригинальность и то, что повешение – это еще один вид гимнастического упражнения, добавлю одну звезду.

Источник: https://www.livelib.ru/book/1000310152-iuda-iskariot-sbornik-leonid-andreev

Леонид Андреев: анализ рассказов | Литерагуру

«Я настоящий в своих произведениях» Леонид Андреев

Биография, безусловно, влияет на внутренний мир, мировоззрение и нравственные принципы любого автора. Но куда важнее раскрыть идеи и взгляды писателя через его творчество.

Произведения расскажут больше, нежели любое, пусть и любопытное, скандальное пятно из жизни. Леонид Николаевич Андреев знал толк в человеческой психологии.

Даже в самом маленьком рассказе можно обнаружить хитро сплетенную паутину, где нити — человеческие страсти.

Все произведения Андреева обладают огромной очистительной силой. Редкий автор может довести читателя до катарсиса. В творческом арсенале Леонида Николаевича совершенно точно найдется что-то, что затронет именно вас.

Анализ рассказа Андреева «Баргамот и Гараська»

Главными героями в его произведениях, как правило, выступают обычные люди. Например, один из знаменитых рассказов «Баргамот и Гараська» посвящен идее высшего гуманизма. Рассказ о человечности и взаимовыручке. О том, как важно в каждом человеке видеть человека независимо от его пороков.

Мы являемся пленники стереотипов, для нас пьяница — не человек вовсе, а «прореха на теле человеческом». Мы редко проявляем интерес к проблемам другого, живем по общему принципу разумного эгоизма и беспокоимся только «о своей рубашке».

А Леонид Андреев с помощью этого текста пытается прокричать и донести одну из главных заповедей Бога: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя».

Генезис этого произведения возник из предложения секретаря редакции М. Д. Новикова написать пасхальный рассказ для газеты «Курьер». «Баргамот и Гараська» растрогал и восхитил М. Горького, который сразу же после прочтения рассказа, написал В. С. Миролюбову, издателю «журнала для всех»:

«…вот вы бы поимели в виду этого Леонида! Хорошая у него душа, у черта! Я его, к сожалению, не знаю, а то бы тоже к вам направил»

Благодаря будущим рекомендациям М. Горького заключительный эпизод утреннего чаепития и поступления Гараськи на службу к Баргамоту был вырезан. Получился открытый финал, что добавило рассказу недосказанности и таинственности.

Мастерски Андреев овладел приемом реалистов – детализацией.

«Маленькая, покосившаяся хибарка, в которой обитал Баргамот…и которая с трудом вмещала его грузное тело, трясясь от дряхлости и страха за свое существование, когда Баргамот ворочался»

Особое внимание Андреев в своих произведения уделяет портретам. Они чаще всего имеют вид коротких набросков, отличающихся колкостью и меткостью. Так, например, очень ярко, с особой точностью, обрисован Гараська: «физиономия хранила на себе вещественные знаки вещественных отношений к алкоголю и кулаку ближнего»; «невыносимо дрожат эти заскорузлые пальцы с большими грязными ногтями».

Поэтический язык Леонида Николаевича неподражаем и имеет свои уникальные отличительные черты.

Эпитет — нечастый гость в текстах автора, а вот сравнение является излюбленным приемом Андреева: «не человек, а язва»; «упал лицом на землю и завыл, как бабы воют по покойнике».

Встречается и метафора: «В голове Гараськи блеснула соблазнительная мысль – навострить от Баргамота лыжи, но хоть голова его и прояснела от необыкновенного положения, зато лыжи находились в самом дурном состоянии».

Леонид Андреев удивительно легко может описать, как психологию взрослого запутавшегося человека, так и маленького ребенка. Ему запросто удается поставить себя на место маленького человека и описать весь вихрь его уже «недетских переживаний». У писателя есть несколько рассказов, написанных от лица ребенка.

Анализ рассказа Андреева «Валя»

Рассказ «Валя» (изначально заглавие было «Мать. Из мира детей») повествует о сложной детской психологии, о взрослении, о взаимопонимании. «Мать не та, что родила, а та, что вырастила» — глубокая мысль, которую доносит автор через характер маленького мальчика.

А также идея неотвратимости судьбы и необходимости смирения перед лицом безысходности. Особый интерес представляет образ ребенка. Любопытен тот факт, что когда Андреев создавал характер и описание Вали, использовал в качестве прообраза свои детские фотографии.

Автор охотно примерил на себя образ мальчика, сумел проникнуть в мысли, которые, возможно, таились в его собственной душе, когда он был ребенком.

История, которую изобразил Л. Н. Андреев, до боли знакома многим. Обыденный сюжет, пропущенный через необычайно чувствительную психику автора, приобретает необычные черты, характерные детали.

Произведения Андреева «цепкие». Он хватает читателя за душу своей неординарностью, умением превратить простой сюжет в нечто глубокое, даже философское. Особое внимание стоит обратить на его язык и фигуры речи.

Сравнения преобладают в тексте: «женщина окинула его взглядом, который словно фотографирует человека»; «она тотчас ушла в себя и потемнела, как потайной фонарь, в котором внезапно задвинули крышку»; «острый, как нож, смех»; «лицо мальчика было такое же белое, как те подушки, на которых он спал».

Невозможно не обратить внимание и на яркую цветопись в текстах Андреева: «багровая пляска при свете факелов»; «огненные языки в красных облаках дыма»; «человеческая кровь и мертвые белые головы с черными бородами», «розовая лысина».

Анализ рассказа Андреева «Цветок под ногой»

В другом рассказе «цветок под ногой» автор пишет от лица 6-его Юры. Произведение об ошибках и невнимательности взрослых. Юрочка не может не любить маму, для которой гости важнее сына, которая спешит на свидание с возлюбленным втайне от отца. Мальчик становится свидетелем ее безрассудств, но молчит.

Ребенок многого еще не понимает, но уже инстинктивно ощущает, как правильно и должно поступить. Дети всегда чувствуют напряжение между родителями. Юрочка, словно цветок, который никто на именинах не замечает. Он под ногою матери. А все, что под ногою, часто мешает.

  Он по детской внимательности обращает внимание на каждую пылинку этого огромного таинственного мира, в то время, как он сам едва заметен на фоне родительских проблем.

Присутствует и звукопись:

«звуки все сразу били в него, рычали, гремели, ползали, как мурашки по ногам».

Анализ рассказа Андреева «Бездна»

Совершенно иного сорта рассказ Андреева «Бездна». Внутренний конфликт главного героя Немовецкого привел к внешнему конфликту среди писателей. Этот рассказ по праву считается самым скандальным и эпатажным во всем творчестве автора.

«Читают взасос,- писал Андреев М. Горькому – номер из рук в руки передают, но ругают! Ах, как ругают».

 Многие сравнивали Андреева с Мопассаном: «создал в погоне за оригинальностью «образцовую гнусность», произвел выстрел по человеческой природе».

Главной задачей автора было изображение подлецки-благородной человеческой природы.

Идею рассказа Леонид Николаевич объяснил так: «Можно быть идеалистом, верить в человека и конечное торжество добра, и с полным отрицанием относиться к тому современному духовному существу без перьев, которое овладело только внешними формами культуры, а по существу в значительной доле своих инстинктов и побуждений остался животным…пусть ваша любовь будет также чиста, как и ваши речи о ней, престаньте травить человека и немилосердно травите зверя».

Л. Н. Толстой негативно отзывался почти обо всей прозе Леонида Андреева, но читал каждое новое его произведение. Лев Николаевич и его жена пришли в ужас, когда прочитали «Бездну», в связи с чем и последовала очередная критическая волна. Вот что написал Андреев по этому поводу критику А. А. Измайлову:

«Читали, конечно, как обругал меня Толстой за «Бездну»? Напрасно это он – «Бездна» родная дочь его «Крейцеровой сонаты», хоть о побочная…Вообще попадает мне за «Бездну»,- а мне она нравится».

Ход за ходом, мысль за мыслью автор ведет нас к эпатирующему финалу.

Нагнетание обстановки идет на протяжении всего произведения через подробные описания природы (если автор описывает природу, значит он, скорее всего, стремится к проведению параллельной связи с человеческой душой).

А также благодаря четким характеристикам, например, описание глаз одного из насильников: «возле самого лица встретил страшные глаза. Они были так близко, точно он смотрел на них сквозь увеличительное стекло и ясно различал красные жилки на белке и желтоватый гной на ресницах».

В данном рассказе цветопись играет не последнюю роль: «красным раскаленным углем пылало солнце»; «красный закат выхватил высокий ствол сосны»; «багровым налетом покрылась впереди дорога»; «золотисто-красным ореолом светились волосы девушки»; «вспоминали чистых, как белые лилии, девушек» (еще с давних времен цветок лилии считается символом чистоты и невинности).

Мы часто даже и не обращаем внимания на это в тексте, но подсознание работает за нас. Так, например, черный почти всегда ассоциируется с чем-то темным и даже траурным. Красный также вызывает, как правило, паническое настроение, ибо сразу возникает образ крови.

Белый, наоборот, вызывает положительные эмоции, поскольку ассоциируется с чем-то светлым и чистым. Цветопись помогает Леониду Андрееву нажимать на нужные струны читательской души, выдавливая тоску, скорбь и меланхолию.

А также благодаря игре с цветом автору удается полностью реализовать в тексте прием антитезы.

«И, главное, как удивительно! — в каждую данную минуту мир окрашен у него одной краской, только одной, и когда он пишет о молоке – весь мир у него молочный, а когда о шоколаде, — весь мир шоколадный, — и шоколадное солнце с шоколадного неба освещает шоколадных людей, — о, дайте ему любую тему, и она станет его воздухом, его стихией, его космосом»

Добрую часть своих произведений Леонид Николаевич написал ночью, за что его прозвали «певцом сумерек ночных». Многие критики из-за некоторой схожести тем и декадентского настроения сравнивают Андреева с Эдгаром По, с этой «планетой без орбит», но уже на сегодняшний день ясно видно, что это слишком поверхностное сравнение.

Тематика произведений Андреева очень разнообразна. Кажется, любая тема ему по плечу: война, голод, мысль, смерть, вера, добро, власть и свобода. «Такова психология афишного гения: он меняет свои темы, как Дон-Жуан – женщин, но всякой он отдается до конца».

Шекспир сказал: «весь мир театр…», Андреев напишет: «весь мир тюрьма» («Мои записки»), «весь мир сумасшедший дом» («Призраки»). У Леонида Николаевича каждое произведение – это отдельный мир.

Леонид Николаевич Андреев один из самых интересных и необычных авторов. Он хорошо разбирался в человеческой психологии и знал не понаслышке, что такое «диалектика души». К нему относились по-разному его современники: кто-то просто не понимал, другие недолюбливали. А. А. Блок 29 октября 1919 г. в «Памяти Леониду Андрееву» напишет:

«Знаю о нем хорошо одно, что главный Леонид Андреев, что жил в писателе Леониде Николаевиче, был бесконечно одинок, не признан и всегда обращен в провал черного окна, которое выходит в сторону островов и Финляндии, в сырую ночь, в осенний ливень, который мы с ним любили одной любовью. В такое окно и пришла к нему последняя гостья в черной маске — смерть».

Троцкий же напишет:

«Андреев – реалист. Но его правда – не правда конкретного протоколизма, а правда психологическая. Андреев, употребляя выражение старой критики, «историограф души» и притом души преимущественно в моменты острых кризисов, когда обычное становится чудесным, а чудесное выступает, как обычное…».

Первая часть публикации Биография Леонида Андреева

Источник: https://LiteraGuru.ru/leonid-andreev-analiz-rasskazov/

Леонид Андреев и бездны | БЛОГ ПЕРЕМЕН. Peremeny.Ru

21 (9) августа 1871 года родился писатель, заглядывавший в бездны

«Он пугает, а мне не страшно», – так вроде бы граф Лев Толстой отозвался о Леониде Андрееве в разговоре с посетителем. И слова эти стали чуть ли не приговором: дескать, у Андреева всё не всерьёз.

Поводом для приговора послужила «Бездна» (1902) – рассказ о чудовищной силе похоти, которую человек не может – или не хочет! – одолеть. Наверное, Толстому не было страшно (и не такое таилось в тайниках его души).

Но к людям обычным это не относится.

Его биография известна, особенно в ее болевых точках. Отец-алкоголик, умерший в 42 года. Любящая мать. Испытание судьбы и себя: лег под поезд. Туманная юность, университет. Попытки самоубийства. Присяжный поверенный. Криминальный репортер. Пасхальный рассказ «Баргамот и Гараська». Запои. Депрессии.

Клиники. Слава. Смерть первой жены при родах. Тюрьма (на его квартире проходило совещание ЦК РСДРП). Московский художественный театр и Театр Комиссаржевской. Невольная эмиграция. Незаконченный «Дневник Сатаны». «S.O.S.» – призыв к Западу спасти Россию от большевиков.

Внезапная смерть 12 сентября 1919 года.

Споря с Шопенгауэром

Ты, говорит, думаешь, что вся Вселенная существует, а ведь это только твое представление, да и сама-то ты, может, не существуешь, потому что ты – тоже только мое представление» (один в один разговоры Чапаева с Петькой из романа Пелевина!). Его ворожила Мировая воля – все «проявления одной загадочной и безумно-злой силы, желающей погубить человека».

Мировая воля слепа, глуха, тупа и паскудно безразлична. Зачем ей губить человека – непонятно. Понятно одно: против неё лучше не идти. Однако герои Андреева – идут. Бьется в (безнадежных) попытках преодолеть свой удел заурядности наивный ницшеанец («Рассказ о Сергее Петровиче», 1900).

И, в общем-то, преодолевает, с подсказки Заратустры: «Если жизнь не удается тебе, если ядовитый червь пожирает твое сердце, знай, что удастся смерть».

Когда по России пошла эпидемия самоубийств, «Андреев против воли стал вождем и апостолом уходящих из жизни. Они чуяли в нем своего. Помню, он показывал мне целую коллекцию предсмертных записок, адресованных ему самоубийцами. Очевидно, у тех установился обычай: прежде, чем покончить с собой, послать письмо Леониду Андрееву», – вспоминает Корней Чуковский.

В знаменитом рассказе «Жизнь Василия Фивейского» (1903) на долю сельского батюшки выпадают одни несчастья, из-за этого он почти теряет веру. Последней каплей становится для него исповедь калеки, который изнасиловал девочку.

Но смерть жены в пожаре странным образом укрепляет его веру. И проклинает он Бога лишь тогда, когда Бог не позволяет ему совершить чудо воскрешения.

«Чем умнее и глубже человек, тем труднее и трагичней его жизнь», – утверждает Шопенгауэр. «Нет!» – возражает Андреев Шопенгауэру (и Толстому, который в рассказе «Три смерти» наглядно объяснил, что сложному существу умирать гораздо труднее, чем простому).

Андреева же говорит так: «Велик ужас казни, когда она постигает людей мужественных и честных, виновных лишь в избытке любви и чувстве справедливости – здесь возмущается совесть.

Но еще ужаснее веревка, когда она захлестывает горло людей слабых и темных […] чем могут отозваться слабые и грешные, как не безумием, как не глубочайшим потрясением всех основ своей человеческой души?»

Можно было бы кстати вспомнить про «маленького человека».

Если бы сам Андреев ни дискредитировал эту тему в «Рассказе о Сергее Петровиче»: «Он видел людей, которые пишут эти книги и на нем, на Сергее Петровиче, создают для себя богатство, счастье и славу […] С наивным эгоизмом сытых и сильных людей, которые говорят с такими же сильными, они стараются показать, что и в таких существах, как Сергей Петрович, есть кое-что человеческое; усиленно и горячо доказывают, что им бывает больно, когда бьют, и приятно, когда ласкают».

Нет, Андреев не пугает, он рассказывает. Но рассказывает так, что становится страшно, порой очень страшно. А порой – смешно и грустно. Герой рассказа «Оригинальный человек» когда-то ляпнул сдуру: «А я люблю негритянок!». Получил за оригинальность всеобщий респект и вынужден был всю оставшуюся жизнь поддерживать реноме, хотя негритянок совсем не любил.

Или вот «Большой шлем» – рассказ о заядлом картежнике, который умер во время игры, когда ему – наконец! – выпал «большой шлем». Но он об этом уже не узнает, и другой игрок осознает, что смерть – это и есть «Никогда не узнает!». Можно, конечно, посмеяться над мелкостью картежных страстей, но ведь это и в самом деле страшно, когда то, чего человек так ждет и жаждет, исполняется, а он мертв…

Записки о сумасшедших

О сумасшедших, надо сказать, Андреев писал со знанием дела и мастерски. Безукоризненно исполнена повесть «Мысль» (1902). Это листки из дневника человека, убившего друга не столько ради идефикс – мысли, – сколько из зависти и ревности, такие записки злобного сумасшедшего. Очень похоже на «Лолиту» и дневник Гумберта Гумберта.

Герой Набокова все время обращается к «господам присяжным», которые должны вынести ему вердикт. Доктор Керженцев обращается к «гг. экспертам», которые должны сделать заключение о его здоровье.

Одно из самых диких – убитый, видите ли, не был «крупным литературным дарованием».

Публикация в «Курьере» рассказа «Бездна» (1902) вызвала большой шум. Решили, что это поклеп, гнусная клевета на человека и человечество, что не мог вполне приличный студент изнасиловать девушку, подвергшуюся насилию.

Ведь они только что так трогательно говорили о возвышенной любви (« – Вы могли бы умереть за того, кого любите? – спросила Зиночка, смотря на свою полудетскую руку. – Да, мог бы, – решительно ответил Немовецкий, открыто и искренно глядя на нее».). Дело дошло до того, что писатель в том же «Курьере» попытался защитить (объяснить) рассказ.

Рассказ «В тумане» (1902) критик «Нового времени» Виктор Буренин обвинил в порнографии. Его поддержала Софья Андреевна Толстая. В «Письмо в редакцию» «Нового времени» она обвиняла Андреева в том, что он «любит наслаждаться низостью явлений порочной человеческой жизни».

И, противопоставляя произведениям Андреева произведения мужа, призывала «помочь опомниться тем несчастным, у которых они, господа Андреевы, сшибают крылья, данные всякому для высокого полета к пониманию духовного света, красоты, добра и… Бога».

Чехов писал в этой связи жене: «А ты читала статью С. А. Толстой насчет Андреева? Я читал, и меня в жар бросало, до такой степени нелепость этой статьи резала мне глаза. Даже невероятно. Если бы ты написала что-нибудь подобное, то я бы посадил тебя на хлеб и на воду и колотил бы тебя целую неделю».

«Кто знает меня из критиков?»

«Кто знает меня из критиков? Кажется, никто. Любит? Тоже никто», – печально констатировал Андреев. Действительно, читая критические отзывы о нем, ощущаешь какое-то онтологическое разочарование в критике.

Вот Мережковский радостно обнаруживает, что Василий Фивейский просто глуп, но ведь писатель не стремился представлять этого несчастного священника кладезем ума. Вот Чуковский заявляет, что Андреев пишет в «площадной эстетике» афиши (плаката), «на широчайших каких-то заборах ляпает, мажет, малюет».

Странно воспринималась (и воспринимается) повесть «Иуда Искариот» (1907). Почему-то принято считать, что Иудой здесь движет «мучительная любовь» (Сергей Аверинцев) к Иисусу Христу.

Но ведь это только Иуда таким образом представляет свое отношение к Иисусу и свое желание предать. А на самом деле им движет зависть и ревность. Андреев так определял суть повести: «Нечто по психологии, этике и практике предательства».

Именно предательства, а не «мучительной любви»! И все речи Иуды про любовь, его осанна перед распятым Иисусом – не боле чем увертки подлого рассудка.

Тот же Мережковский писал: «Андреев не художник, но все же почти гениальный писатель: у него гений всей русской интеллигенции – гений общественности». Блок плакал над его прозой, чуть не сошел с ума, читая «Красный смех» (1904); правда, позднего Андреева назвал «пародией на самого себя». Высоко ценил Андреева Иннокентий Анненский. И что совсем уж удивительно – толковую статью написал о нем Лев Троцкий (которого Андреев в своем призыве 1919 года «S.O.S.» назовет «кровавым шутом»).

Сердечная дружба

С Горьким он дружил много лет – Павел Басинский называет их отношения «психологическим романом», в котором «Андрееву отведена женская роль, а Горькому – мужская». Это по меньшей мере остроумно. Но стоит добавить, что свою «мужскую» роль Горький играл не совсем честно.

И как-то даже не по-мужски.

Горький действительно хорошо относился к Андрееву, когда тот ходил в «подмаксимовиках». Написал ему доброе письмо о «Баргамоте и Гараське». Помог издать первую книгу. Часто хвалил за умение вдарить по мещанству, за эпатаж мещанства и т.п.

(Вот его отзыв о рассказе «Мысль»: «Рассказ хорош. [… ] Пускай мещанину будет страшно жить, сковывай его паскудную распущенность железными обручами отчаяния, лей в пустую душу ужас! Если он все это вынесет – так выздоровеет, а не вынесет, умрет, исчезнет – ура!»).

Таким примитивным образом он объяснял самые сложные сочинения Андреева.

Сильно пьющим, лентяем, сплетником, позером. Читать он не любит. Да и вообще человек малообразованный («запас его знаний был странно беден»).

И самоучка Горький снисходительно поучает Андреева, за плечами которого классическая гимназия и университет: « Надо учиться, читать, надо ехать в Европу…» Как-то странно.

Гадости про «единственного друга» Горький произносит как бы между прочим, прикрывая комплиментами: «… в нем жило нечто неискоренимо детское — например, ребячливо наивное хвастовство словесной ловкостью, которой он пользовался гораздо лучше в беседе, чем на бумаге»; «Я видел, что этот человек плохо знает действительность, мало интересуется ею, — тем более удивлял он меня силой своей интуиции, плодовитостью фантазии, цепкостью воображения»;

Замечателен рассказ о том, как они ездили на квартиру к девицам. Сам Горький поехал вроде бы только ради того, чтобы удержать Андреева от неприятностей («Отпускать Леонида одного было невозможно, — когда он начинал пить, в нем просыпалось нечто жуткое, мстительная потребность разрушения, какая-то ненависть «плененного зверя»). На квартире он всеми способами не дает Андрееву впасть в блуд. И в конце концов увозит его от греха подальше. Очень смешная история, где Горький выступает праведником, а Андреев – пьяным похотливым козлом, вещающим: «Высшее и глубочайшее ощущение в жизни, доступное нам, — судорога полового акта, — да, да! ». И называющим запавшую на него девицу сукой…

И не так уж удивительно, что еще при жизни Андреева Горький восклицал: «Какой художник погиб в этом человеке!..

» И совсем уж не удивительно, что он, выступая с докладом на Первом съезде советских писателей (1934), не преминул лишний раз пнуть «единственного друга»: «Леонид Андреев писал кошмарные рассказы и пьесы» (Впрочем, не его одного – половину Серебряного века: «Время от 1907 до 1917 года было временем полного своеволия, безответственной мысли, полной «Свободы творчества» литераторов русских. Свобода эта выразилась в пропаганде всех консервативных идей западной буржуазии…». И т.д.)

После того, как они разошлись, Андреев, конечно, критиковал Горького. А после Великой Октябрьской – так вообще страстно обличал. Но, в отличие от Горького, он не придумывал про него небылиц. Потому что был честным.

В бездне будущего

Интересно, как окликнулась в будущем повесть Андреева «Мои записки! (1908). Фабула ее такова. Молодой, двадцати семи лет математик попадает в тюрьму по ложному обвинению. Его невеста выходит замуж за другого. В один прекрасный день математик вдруг осознает, что небо особенно красиво, когда на него глядишь сквозь решётку.

Досрочно освободившись, он выходит из тюрьмы, встречаемый толпами восторженных поклонников. Возвращается невеста – правда, вскоре они разойдутся (и она кончит жизнь самоубийством). Однако его начинает раздражать воля и вольняшки (выражаясь более поздним языком). Ему кажется, что жизнь «на так называемой свободе есть сплошной обман и ложь».

И бывший математик строит себе дом в виде тюрьмы, нанимает опытного надзирателя и живет согласно тем условиям, при которых он, судя по всему, достиг калокагатии. «Мои записки» заканчиваются так: «При закате солнца наша тюрьма прекрасна».

Получается, что Андреев пунктиром прочертил жизнь и судьбу Александра Солженицына – конечно, несколько фельетонно, но для предвидения вполне достаточно. Совпадают основные жизненные вехи: занятия математикой, заключение, уход и возвращение любимой. Ну а не единожды провозглашенное Солженицыным «благословение тюрьме» – это и есть «При закате солнца наша тюрьма прекрасна».

Предвидение Андреева подтвердило себя и тем участием, какое приняла его семья в литературной судьбе Солженицына. Внучка писателя, Ольга Андреева-Карлайл, в 1967 году по просьбе Солженицына взяла на себя публикацию на Западе романа «В круге первом».

Микропленку с текстом романа за несколько лет до того вывез из СССР ее отец, Вадим Андреев, старший сын писателя. А в 1968-м ее брат Александр переправил на Запад «Архипелаг ГУЛАГ». Вот так всё и сошлось.

Это, конечно, случай частный, но многозначительный.

Можно вспомнить, что Андреев писал о сложных отношениях людей со временем еще до того, как эта тема вошла в моду. Раньше других он заговорил об угрозах, таящихся в только зарождающемся массовом обществе.

Замечательна его формула об утрате личного «Я»: «Почему же на улице нет никого, когда кругом людей так много?»

Экзистенция, жизнь вопреки, пограничное состояние, бытие-к-смерти… Человек как авантюра, которая «имеет наибольшие шансы закончиться плохо»… И т.п. В конце концов, Россия – родина экзистенциализма, что в философии доказали Бердяев и Шестов. А в литературе – Леонид Андреев (в первую очередь).

Но самым точным и страшным его предвидением была статья «Veni, Creator», написанная в сентябре 1917-го: «[…] По лужам красной крови вступает завоеватель Ленин, гордый победитель, великий триумфатор – громче приветствуй его, русский народ… Ты почти Бог, Ленин.

Что тебе всё земное и человеческое? Жалкие людишки трепещут над своей жалкой жизнью, их слабое, непрочное сердце полно терзаний и страхов, а ты неподвижен и прям, как гранитная скала.

* * *

Притягательность текстов Леонида Андреева – в высоком классе письма, в способности глубоко погружаться в разные сущности, будь то священник, губернатор, безумец, проститутка, революционер, собака, дерево… В бесстрашии, с которым он ступает на опасные территории. А главное – это энергетика его прозы, которая с годами не пропала, только усилилась.

Источник: https://www.peremeny.ru/blog/8966