Рецепция шекспира в творчестве жуковского
Рецепция Шекспира в творчестве Жуковского*
Н. В. Захаров (Московский гуманитарный университет)**
В статье рассматривается опыт освоения шекспировского наследия В. А. Жуковским. На первый взгляд может показаться, что Шекспир оставил слабый след в оригинальных произведениях Жуковского по сравнению с влиянием Шекспира на творчество Карамзина и младших современников Жуковского (Кюхельбекера, Пушкина и др.). Тем не менее поэтический опыт Жуковского подготовил русскую поэзию к работе над переводами Шекспира, оказал воздействие на процесс шекспиризации и формирование шекспиризма в русской литературе на рубеже XVIII-XIX вв.
Ключевые слова: Шекспир, Жуковский, шекспиризация, шекспиризм, культ Шекспира.
The Reception of Shakespeare in V. A. Zhukovsky’s
Creative Works
N. V. Zakharov
(Moscow University for the Humanities)
The article examines the experience of Shakespeare’s legacy studies by V. A. Zhukovsky. At first sight in comparison with Karamzin’s and his younger coevals’ (Kuchelbecker, Pushkin et al.) creative works Shakespeare had somehow weak influence on the original works by Zhukovsky. Meanwhile, his poetic experience prepared the Russian poetry for the work on translations of Shakespeare and had impact on the process of Shakespearisation and formation of Shakespearianism of the Russian literature at the turn of the XVIII-XIX centuries.
Keywords: Shakespeare, Zhukovsky, Shakespearisation, Shakespearianism, the cult of Shakespeare.
Вслед за Н. М. Карамзиным В. А. Жуковский был почитателем творчества Шекспира в России рубежа XVШ-XIX вв. Его опыт освоения шекспировского наследия представляется особенно интересным. С одной стороны, в собственном художественном творчестве Жуковского шекспировский гений отразился практически незаметно. С другой стороны, постоянное общение Жуковского с младшими современниками, учениками и друзьями, среди которых царил культ Шекспира, не могло не оставить следа в художественно-эстетическом мировоззрении русского поэта.
Знакомство Жуковского с творчеством Шекспира и других английских поэтов могло произойти в пору его пребывания в Мос-
ковском университетском благородном пансионе (1797-1800) и участия в Дружеском литературном обществе (1800-1801) (Дмитриев, 1999: 117).
Косвенным свидетельством того, что студенты Университетского благородного пансиона были знакомы с творчеством великого драматурга, может служить то, что имя Шекспира употреблялось ими в качестве нарицательного. Так, в воспоминаниях младшего современника Жуковского М. А. Дмитриева «Мелочи из запаса моей памяти» (1854) «нашим Шекспиром» назван поэт и драматург Николай Васильевич Сушков. Конечно, нарицательный характер подобного сравнения мог возникнуть и позже, но употребление имени Шекспира в нарица-
* Статья подготовлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ, грант № 08-04-12128 в).
** Захаров Николай Владимирович — доктор философии (PhD), кандидат филологических наук, заместитель директора Института фундаментальных и прикладных исследований МосГУ, академик МАН (IAS, Инсбрук). Тел.: (495) 374-75-95. Эл. адрес: [email protected]
тельном смысле было свойственно и самому Жуковскому. Так, П. А. Вяземский вспоминал о том, что в часы досуга Жуковский любил поупражняться в «гениальном вранье» и ценил такую способность в других: «В нашем обществе был молодой человек, который также превосходно отличался по этой части. При встречах с ним он вызывал его на импровизацию и на представления в лицах какой-нибудь комической сцены. Он заслушивался его, любовался им и, в восторге вскрикивая, помирал со смеху: да ты просто Шекспир!» (Вяземский, 1999: 205). Большая подборка шутливых стихотворений, написанных в селе Долбино осенью 1814 г. («дол-бинская осень», «долбинские стихотворения»), была опубликована П. И. Бартеневым (Русский архив, 1864. № 10. Стб. 1005), но кто этот молодой приятель Жуковского, установить не удалось.
Определенное влияние на эстетические взгляды Жуковского мог иметь талантливый литератор А. И. Тургенев (1781-1803). Этот рано ушедший из жизни переводчик Шекспира, Шиллера и Франклина писал о своем товарище в 1802 г.: «…окружен Греем, Томсоном, Шекспиром, Попе и Руссо!» (цит. по: Веселовский, 1904: 50).
Впрочем, понимание истинной художественной ценности творчества Шекспира пришло к нему не сразу (см.: Жуковский, 1985: 80-81, 133, 151). В том же 1802 г. Жуковский выступил с критикой «Макбета» Андрея Тургенева и советовал опустить из его перевода фантастические сцены с ведьмами, места о «пузырях земли». Автор посчитал работу над переводом неудавшейся и уничтожил его.
Несмотря на критическое отношение к шекспировской фантастике, спустя десятилетие Жуковский сам увлекся этим жанром. В «Светлане» (1812) он обратился к теме святочных гаданий, с «Зимней сказкой» Шекспира связаны и отдаленные переклички с темой жизни-сна и смерти-воскресения в указанной балладе. В то время когда Жуковского обвиняли в увлечении заморскими ведьмами и чертями, он, напротив, погружал читателя
в атмосферу народных обычаев. Нападая на Жуковского в 1824 г., шекспирист Кюхельбекер вынужден был признать: «Печатью народности ознаменованы какие-нибудь 80 стихов в “Светлане”…».
В оригинальной балладе «Эолова арфа» (1814) поэт развивает тему «запретной любви» («Алина и Альсим» и «Эльвина и Эдвин»). В целом она восходит к традиции «оссиа-новской» поэзии (см. «Поэмы Оссиана» Дж. Макферсона, 1762-1765), но любовный диалог Минваны и Арминия напоминает сцену прощания Ромео и Джульетты из одноименной трагедии Шекспира (3-й акт) (см.: Семенко, 1959: 458):
Прости, уж бледнеет
Рассветом далекий, Минвана, восток;
Уж утренний веет
С вершины кудрявых холмов ветерок». — «О нет! то зарница Блестит в облаках;
Не скоро денница;
И тих ветерок на кудрявых холмах». — «Уж в замке проснулись;
Источник: https://psibook.com/literatura/retseptsiya-shekspira-v-tvorchestve-zhukovskogo.html
Литературная критика в Сибири
Современное историко-литературное сибиреведение характеризуется концептуальным кризисом, что объясняется изменением социокультурной ситуации в стране, особенностями современного литературного процесса.
В литературе происходит переосмысление, литературоведение и критика на рубеже характеризуется XX-XXI вв. глубоким переломом в сознании и самосознании личности, несостоятельностью методов и принципов советской критики в осмыслении новой литературы.
Тем не менее в каждом периоде развития литературы должна существовать здоровая критика, которая бы регулировала литературные процессы. Творчество иркутских писателей всегда находило отражение в критике. Самое большое количество рецензий, статей, научно-исследовательских работ приходится на прозу В.
Распутина и драматургию А. Вампилова, вызвавших интерес, можно сказать, во всём литературном и театральном мире, в нашей стране и за рубежом.
Известные сибирские критики
- Г. Потанин
- Н. Ядринцев
- В. Шишков
- В. Бахметьев
- В. Зазубрина
- Л. Сейфуллина
- Г. Марков
- С. Сартаков
- С. Залыгин
- 3. Астафьев
- В. Шукшин
- В. Распутин
Сибирская литературная критика XIX в
Идеология сибирских областников, вызвавшая споры, способствовала развитию регионального исторического самосознания.
Областническая программа рассматривается одними специалистами как утопия, другими как реальное задание.
Культурно-историческое самосознание Сибири стало весомой частью проблемы русской национальной идентичности и сибирской самоидентификации. Этот период литературной критики представлен следующими авторами.
Николай Алексеевич Полевой — известный русский писатель, драматург, литературный и театральный критик, издатель, переводчик, журналист и историк. Статьи о Г. Р. Державине, В. А. Жуковском, А. С. Пушкине и других русских писателях составили книгу «Очерки русской литературы» (ч.
1—2, 1839). В поздние годы выступал против В. Г. Белинского и так называемого гоголевского направления в литературе; Белинский, сам активно с ним полемизировавший, тем не менее признал значительные литературные заслуги Полевого в некрологе ему.
Николай Полевой умер 22 февраля (6 марта) 1846 года, а уже 25 апреля цензура разрешила издание брошюры В. Г. Белинского “Николай Алексеевич Полевой”, где говорилось: “Три человека…
имели сильное влияние на русскую поэзию и вообще русскую изящную литературу в три различные эпохи ее исторического существования. Эти люди были — Ломоносов, Карамзин и Полевой…”
Как спорить с Полевым, когда сей критик чуткий
Рассудит, охая, что я тяжел на шутки?
Быть может… Тяжела ль иль нет моя рука,
Вернее знают всех про то его бока.
П. Вяземский
Ксенофонт Алексеевич Полевой (20 июля (1 августа) 1801, Иркутск – 9 (21) апреля 1867) — русский писатель, литературный критик, журналист, книгоиздатель. Его позднейшие критические статьи, напечатанные в “Северной пчеле”, поражают ненавистью к литературному движению 40-х годов. Автор ряда критических статей (о Богдановиче, Пушкине, Дельвиге и др.)
Николай Михайлович Ядринцев (18(30).10.1842 – 7(19).6.1894). После ссылки начинается подвижническая деятельность Ядринцева, оставившая глубокий след в культурной жизни Сибири.
Он пишет фундаментальные труды “Сибирь как колония” (1882) и “Сибирские инородцы” (1891), многочисленные публицистические статьи, фельетоны, очерки, стихи, блестящие литературно-критические работы и рецензии.
Выступал как критик и литературовед: статьи “Судьба сибирской поэзии и старинные поэты Сибири”, “Начало печати в Сибири”, о творчестве Н. В. Гоголя, И. С. Тургенева, Н. И. Наумова, С.Я . Елпатьевского и др.
Литературная критика советского времени
Крупнейшая традиция советской литературной критики первой половины XX в. — формальная школа — рождается именно в русле строгой науки.
Настаивая на автономии литературы, идее независимости ее развития от развития общества, отвергая традиционные функции критики — дидактическую, моральную, общественно-политическую, — формалисты пошли вразрез с марксистским материализмом.
Это привело к концу авангардного формализма в годы сталинизма, когда страна стала превращаться в тоталитарное государство.
В последующие 1928–1934 гг. формулируются принципы социалистического реализма — официального стиля советского искусства. Критика становится карательным инструментом. Этот вид литературы менялся в соответствии с поворотами в идеологии особенно ощутимо. Так, в 50-е гг.
преобладал дух нормативной критики, когда произведение рассматривалось прежде всего с позиции соответствия авторского мировоззрения идеологическому курсу государства, а художественные качества отодвигались на второй план.
Положение меняется в 60-е, после ХХ съезда КПСС, когда на страницах альманаха «Ангара» появляются статьи, положительно освещающие творчество писателей, репрессированных в 30-е гг. Р. Смирнов пишет об А. Балине, В. Трушкин — о П.
Васильеве; перу Трушкина принадлежит также работа «Литературный Иркутск 30-х годов» (Ирк., 1962) и книга о П. Петрове «Сибирский партизан и писатель П. П. Петров» (Ирк., 1965).
Если говорить о критиках-иркутянах, то надо вспомнить тех, кто писал о сочинениях земляков в далёкие довоенные и послевоенные годы, — М. Азадовский, Б. Жеребцов, A. Гуревич, С. Баранов. На страницах журнала «Будущая Сибирь» печатали свои статьи о языке, стиле иркутских писателей П. Черных, В. Фаворин; историк М.
Гудошников — о творчестве Ис. Гольдберга, «Угрюм-реке» B. Шишкова. В «Новой Сибири», а затем в «Ангаре» часто выступает A. Абрамович, член Союза писателей, автор книг «Критические статьи и очерки о творчестве сибирских писателей» (Ирк., 1958); «Поэты стороны сибирской» (Ирк., 1963), публикуются B. Гайдук, Н. Кузнецова, В.
Трушкин и др.
Во второй половине 60-х впервые за много лет публикуются статьи проблемного характера. Б. Кислов, как критик критики, настаивает на единстве идейного и эстетического анализа при оценке художественного произведения («Что такое хорошо и что такое плохо». Ангара, 1968, № 3).
Обращает на себя внимание имя Н. Тендитник, в будущем известного в Сибири литературоведа и критика, — статьей о молодой иркутской прозе, рецензиями на военные повести писателей-фронтовиков: Дм. Сергеева «Позади фронта» и Ин. Черемных «Разведчики».
Начиная с этого времени и до последнего года жизни — это был 2003-й, она неравнодушным оком следит за творчеством писателей-земляков, исходя из требований художественного мастерства, неотделимого от нравственного чувства и общественного долга. Н. Тендитник тщательно исследовано творчество В. Распутина (кн.
«Ответственность таланта». Ирк., 1978; «Валентин Распутин». Ирк., 1987); А. Вампилова (кн. «Александр Вампилов». Новосибирск, 1979), а также A. Зверева, несправедливо обойденного вниманием столичной критики, Дм. Сергеева, Ин. Черемных, А. Гурулёва,B. Сидоренко, Р. Филиппова, А. Горбунова, А. Байбородина, А. Семёнова и др.
После строгого отбора имена иркутян вписывались в общероссийский литературный процесс («Мастера». Ирк., 1981; «Энергия писательского сердца». Ирк., 1988). Предмет особого внимания критика— театр; рецензии Н.
Тендитник на спектакли иркутских драмтеатра и тюза, столичных театров, приезжающих сюда на гастроли, многие годы постоянно публикуются в местной прессе. Они всегда остры, вызывают признательность одних, недовольство других.
Большой вклад в литературоведение Сибири внёс В. Трушкин, создавший в 70-е гг. обширную панораму литературных сил в своей трилогии, изданной в Иркутске, — «Пути и судьбы», 1972; «Из пламени и света», 1976; «Восхождение», 1978.
Литературный критик П. Забелин брал на себя задачу защиты эстетических заветов русской классики; ему принадлежат литературно-критические обзоры («Литературный разъезд». Ирк., 1974; «Поэты и стихотворцы». Ирк.
, 1989), а также работы о И. Бунине, Ис. Гольдберге, Г. Гребенщикове. Нередко пишет о собратьях по перу поэт А. Кобенков, его эссе о М. Сергееве, Е. Жилкиной, В. Скифе, В. Козлове, Т.
Суровцевой составили книгу «Путь неизбежный» (Ирк., 1983).
С. Иоффе выпускает две книжки этюдов о поэтах XIX и ХХ вв., популяризируя творчество известных и малоизвестных широкому кругу читателей авторов: И. Аксакова, Ф. Глинки, Н. Крандиевской-Толстой, С. Надсона, А. Твардовского, М. Петрова, Н. Рубцова и др. («Живут стихи». Ирк., 1979; «Стихов мелодия живая». Ирк., 1983).
Сравнительным изучением литератур — русской и молдавской — занимается Г. Богач, переехавший в Иркутск из Молдавии. Он исследует творчество Горького, Пушкина. В 1979 г. Богач издаёт в Иркутске книгу «Далече северной столицы» — о молдавской ссылке Пушкина.
Ссылки
Источник: https://irkipedia.ru/content/literaturnaya_kritika_v_sibiri
Готовые школьные сочинения
марта
21 2013
ПРОБЛЕМЫ ТЕАТРА И ДРАМАТУРГИИ В КРИТИКЕ В. А. ЖУКОВСКОГО – часть 2
Драматургию Вольтера Жуковский ценил наиболее высоко. Основное достоинство его театра он видел в силе эмоционального воздействия трагедий, в экспрессивности образов и богатстве психологических мотивировок, а принцип сопереживания был особенно близок критику в период становления его романтической эстетики.
В третьей рецензии цикла «Московские записки» Жуковский дает краткую сравнительную характеристику тех впечатлений, которые получает зритель на спектаклях по пьесам Корнеля, Расина и Вольтера (оценивая Расина и Корнеля, критик в определенной степени отталкивался от тезисов Ж.-Ф. Лагарпа – см.
«Конспект по истории литературы и критики» Жуковского, раздел «Драма»): «Корнель удивляет высокостию мыслей и чувств; но удивление, действуя на один только рассудок, именно потому не может оставить глубокого следа на сердце: его продолжительность утомляет.
Расин трогает до глубины души; но он Постепенно Приводит нас к сильному чувству; он наполняет им Всю Душу, следовательно, действует медленнее; оно глубокое, полное, а потому и не разительное. Вольтер, напротив, достигает до сердца с помощью воображения […
] Из трагедий Раси-новых выходишь с живейшею чувствительностию, в расположении меланхолическом; после трагедий Вольтеровых сердце поражено и воображение пылает» (курсив Жуковского) [c. 250].
Искусство знаменитой французской актрисы в восприятии русских ценителей театра приобретало широкий эстетический смысл, а ее гастроли вызвали оживленную полемику. Сравнивая мастерство «девицы Жорж» и русской актрисы Екатерины Семеновой, критики и рецензенты – Н. И. Гнедич, А. А. Шаховской, А. Е. Измайлов и другие – отмечали в игре француженки изысканную холодность; Жорж
Была равнодушна к своим героиням, она Изображала Их страдания и радости, а не переживала их, оставаясь даже в самых патетических сценах удивительно хладнокровной.
Русские театралы противопоставляли вдохновенную строгость трактовок Семеновой, ее глубоко эмоциональную, насыщенную сопереживанием игру – холодной за-стылости роли у Жорж, делавшей акцент на внешних приемах игры и откровенно пренебрегавшей принципом ансамблевости в спектакле. Не удивительно, что С. Т.
Аксаков, вспоминая гораздо позже свои юношеские впечатления от игры Жорж, писал, что она «не обращала ни малейшего впечатления на мысль автора, на общий лад (ensemble) пьес и на тон реплики лица, ведущего с ней сцену; одним словом, она была одна на сцене, другие лица для нее не существовали» [6].
Кстати сказать, Жуковский тоже констатировал, что в одной из сцен зрители «видели не Дидону, а девицу Жорж, которая читала выученное наизусть, без всякого отношения к тому, что сказано было за минуту Ярбом» [c.244].
Не вступая в открытый диалог с другими рецензентами, Жуковский тем не менее подчеркнул, что манера декламации Жорж соответствует стилю именно французской классицистической трагедии. Он сочетает анализ игры прославленной актрисы с теоретическим осмыслением фактов искусства, что было важно для изложения его собственного понимания драматургических принципов и вопросов сценического мастерства.
Классицизм уже уходил из литературы, начинал он уходить и с театральной сцены; соответствующая ему манера актерской игры не представлялась теперь безукоризненной, и русская критика вырабатывала новые критерии для оценки театрального искусства, что и запечатлено в рецензиях 1809 года.
Жуковский, Гнедич, Шаховской, Измайлов пытались создать своего рода эстетический свод принципов актерского мастерства, осмыслить и теоретически определить новые тенденции драмы как рода литературы и в соответствии с этим новое в искусстве театрального актера. Показательно, что А. С.
Пушкин, размышляя над этими же проблемами, опирался на суждения Жуковского и Гнедича.
В «Московских записках» Жуковский показал себя тонким и проницательным критиком, его статьи сразу же получили высокую оценку («Никогда еще на русском такой умной и тонкой критики не
Было, как критика Жуковского», – писал в 1809 г. А. И.
Тургенев), а со временем их стали рассматривать как эталон театральной рецензии и своеобразный манифест эмоционального психологического искусства [7].
Несомненно, театральные разборы Жуковского демонстрируют механизм углубленного психологического анализа и выявляют природу воздействия и драматургического текста, и спектакля на читателя и зрителя.
В 1810 г. Жуковский печатает рецензию «Радамист и Зенобия»; это отзыв на перевод с французского трагедии Проспера Жолио де Кребийона, сделанный С. И. Висковатовым.
Перевод получил негативную оценку критика (как и многих других современников) потому, что Висковатову не удалось передать психологическую глубину характеров героев пьесы.
Жуковский цитирует отдельные сцены французского оригинала и русский текст и, чтобы наглядно показать промахи переводчика, дает свой подстрочный перевод и сравнивает со стихами Висковатова, у которого нет чувства разницы в выражениях «оставить жизнь» и «продлить жизнь» и который заставляет героев произносить явную «бессмыслицу: Преступник я любви, злодей Моей Породы; / Убийца – хищник я – страшилище Природы!». Жуковский – поэт и критик – не мог не обратить внимание и на другие погрешности, например, «убогое словцо Зреть […] совсем не может быть рифмою к Смерть» (курсив Жуковского).
Вывод Жуковского однозначен: «[…] переводчик не весьма силен в живописи стихотворной», «совсем не вошел в характер своего героя и […
] не исполнил одного из главных условий переводчика-трагика», то есть не нашел соответствующих средств выражения, чтобы воссоздать психологическую глубину истинно трагических характеров [c.260-263].
Критик подошел к анализу перевода классицистической пьесы не только с точки зрения соответствия тексту оригинала, но и с позиций новых требований к искусству, с позиций формирующейся романтической эстетики.
«Электра и Орест», трагедия А. Н. Грузинцева, тоже вызывает обоснованное неприятие Жуковского (см. одноименную рецензию 1811 г.). Критика возмутило не только художественное несовершенство пьесы, но и более чем вольное обращение с текстом вольтеровской трагедии «Орест», послужившей источником для подражания.
В начале статьи Жуковский дает пространную цитату из хвалебного отзыва о трагедии ее издателя, с тем чтобы иронично развенчать эти панегирики по всем основным их тезисам.
Пьеса Грузинце-ва не является «первой совершенно греческой трагедией, появившейся на российском театре», потому что уже были написаны трагедии В. А. Озерова «Эдип в Афинах» и «Поликсена».
«Электру и Ореста» нельзя назвать превосходной пьесой, так как автор беззастенчиво «следовал Вольтеру, из которого переводил целые явления», иначе говоря, попросту занимался плагиатом. Там, где Грузинцеву удается быть оригинальным, его удача не может быть названа счастливою.
«Поневоле вспомнишь слова Пирра: еще одна победа, и я погиб!» – иронически замечает Жуковский. Критик активно использует методику комментированного чтения, и вся рецензия, по сути, представляет собой сравнение трагедии Вольтера и слабой пьесы Грузинцева с точки зрения мастерства раскрытия психологии героев.
Еще один, думается, немаловажный аспект рецензии: Жуковский поднимает вопрос о недопустимости комплиментарной критики: «дружба, и самая нежная, никогда не избавляет нас от справедливости и беспристрастия», – пишет он [c.
265] и показывает, что издатель трагедии (имя его до сих пор не установлено однозначно), очевидно, близкий друг автора, не был ни беспристрастным, ни справедливым, а напротив, еще и показал себя человеком, искажающим или не знающим реальные факты истории европейской драматургии.
Язвительное замечание критика венчает рецензию: «А. Н. Грузин-цев, без сомнения, имеет право называть себя творцом: портить старое, превосходное не есть ли творить новое дурное?» [c.272].
В 1811 г. Жуковский опубликовал в «Вестнике Европы» свой перевод «Рассуждения о трагедии» Д. Юма, ставший закономерным итогом его размышлений о жанре трагедии и эмоциональном воздействии ее на душу зрителя, что интересует русского поэта-романтика и критика больше, чем внутреннее драматическое действие.
Именно поэтому в переводе слово «ум» (в оригинале эссе Юма) Жуковский заменяет, как правило, словами «душа» и «сердце», тем самым подчеркивая ведущую роль эмоции в восприятии трагедии (на эти особенности перевода указывают авторы примечаний в кн.: [2, с.
400]); в целом же перевод отличается полнотой и точностью
[8], и это свидетельствует о положительном восприятии Жуковским главных идей Юма, изложенных в эссе.Психологический аспект в осмыслении Жуковским восприятия драматических произведений явствует из следующего фрагмента: «Кто хочет занять меня описанием происшествий, тот должен сначала возбудить во мне любопытство и нетерпение и потом уже привести меня к развязке. Такую хитрость употребляет Яго в известной сцене с Отеллом; зритель чувствует, что ревность Мавра усиливается от нетерпения, и сия последняя страсть в этой сцене совершенно превращается из второстепенной в главную.
Источник: https://www.testsoch.net/problemy-teatra-i-dramaturgii-v-kritike-v-a-zhukovskogo-chast-2/
Творчество А. А. Блока в оценке критиков
В. Я. Брюсов
…Блок не повторяет чужих тем, но с бесстрашной искренностью черпает содержание своих стихов из глубины своей души. Это придает его поэзии особую свежесть, делает все его стихи жизненными, позволяет поэту постоянно открывать новые и новые источники вдохновения.
Блок как-то сразу создал свой стиль, во многом самобытный, но не замкнулся в нем и в каждой своей новой книге ищет новых путей для своего творчества. Большой мастер стиха, хотя и не стремящийся во что бы то ни стало к новым формам, он во всех своих созданиях остается красивым и завлекательным.
Его стихи как бы просят музыки, и, действительно, многие его стихотворения были положены композиторами на музыку. Интимная поэзия Блока никого не может оттолкнуть от себя с первого взгляда, но для своего настоящего понимания требует вдумчивости и внимания.
Надо войти в круг переживаний поэта, чтобы полно воспринять их; надо вчитаться в его стихи, чтобы вполне оценить их оригинальность и красоту. 1915
К. И. Чуковский
Читая стихи Блока, никогда не подумаешь, что они создавались под столетними липами, в тихой стародворянской семье. В этих стихах нет ни одной идиллической строчки – в них либо гнев, либо тоска, либо отчаяние, либо «попиранье заветных святынь». Если не в своей биографии, то в творчестве он отринул все благополучное и с юности сделался поэтом неуюта, неблагополучия, гибели
С 1905 года Блок все двенадцать лет только и твердил о катастрофе. И замечательно, что он не только не боялся ее, но чем дальше, тем страстнее призывал. Только в революции он видел спасение от своей «острожной тоски». Революцию призывал он громко и требовательно:
Эй, встань, и загорись, и жги!
Эй, подними свой верный молот,
Чтоб молнией живой расколот
Выл мрак, где не видать ни зги!
1907
Никто так не верил в мощь революции, как Блок. Она казалась ему всемогущей. Он предъявлял к ней огромные требования, но он не усомнился ни на миг, что она их исполнит. Только бы она пришла, а уж она не обманет
Раньше всего он хотел, чтобы революция преобразила людей. Чтобы люди сделались людьми. Очищенные великой грозой, люди становятся бессмертно прекрасны
Все не отмеченное революцией казалось ему антихудожественным, но он верил, что, когда придет революция, это уродство превратится в красоту
В начале поэмы «Возмездие», обращаясь к художнику, Блок говорил:
Сотри случайные черты,
И ты увидишь: мир прекрасен…
Он уже давно, много лет, сам того не подозревая, был певцом революции – фантастической, национальной, русской, потому что, как мы видели, Россия, уже сама по себе, была для него революцией.
И нынешнюю нашу революцию он принял лишь постольку, поскольку она воплотила в себе русскую народную бунтующую душу, ту самую, которую воспел, например, Достоевский. Остальные элементы революции остались ему чужды совершенно.
Он только потому и поверил в нее, что ему показалось, будто в этой революции – Россия, будто эта революция – народная. Для него, как и для Достоевского, главный вопрос, с Богом ли русская революция или против Бога.
Тема «Двенадцати» есть его давнишняя, привычная тема.
В «Двенадцати» изображены: проститутка, лихач, кабак, но мы знаем, что именно этот мир проституток, лихачей, кабаков давно уже близок Блоку. Он и сам давно уже один из «Двенадцати».
Эти люди давно уже его братья по вьюге. Если бы они были поэты, они написали бы то же, что он.
Кровно, тысячью жил он связан со своими «Двенадцатью» и если бы даже хотел, не мог бы отречься от них, потому что в них для него воплотилась Россия.
Блок хочет любить революцию даже вопреки ее героям и праведникам, принять ее всю целиком даже в ее хаосе, потому что эта революция – русская.
Пусть эти двенадцать – громилы, полосующие женщин ножами, пусть он и сам говорит, что их место на каторге («На спину б надо бубновый туз»), но они для него святы, потому что озарены революцией.
На то он и Блок, чтобы преображать самое темное в святое. Разве прихорашивал он ту трактирную девку, которая открыла ему
Берег очарованный
И очарованную даль.
Он преобразил, не приукрашивая. Пусть громилы, но и с ними правда, с ними вера, с ними Христос.
У Блока это не фраза, а пережитое и прочувствованное, потому что это выражено не только в словах, но и в ритмах.
Только те, кто глухи к его ритмам, могут говорить, будто превращение этих хулиганов в апостолов и появление во главе их Иисуса Христа – есть ничем не оправданный, случайный эффект, органически не связанный с поэмой, будто Блок внезапно, ни с того, ни с сего на последней странице, просто по капризу, подменил одних персонажей другими и неожиданно поставил во главе их Иисуса Христа.
Те же, кто вслушались в музыку этой поэмы, знают, что такое преображение низменного в святое происходит не на последней странице, а с самого начала, с самого первого звука, потому что эта поэма, при всем своем вульгарном словаре и сюжете, по музыке своей торжественна и величава. Если это и частушка, то сыгранная на грандиозном органе. С самых первых строк начинает звучать широкая оркестровая музыка с нарастающими лейтмотивами вьюги.
Он умер сейчас же после написания «Двенадцати» и «Скифов», потому что именно тогда с ним случилось такое, что, в сущности, равносильно смерти. Он онемел и оглох.
То есть он слышал и говорил, как обыкновенные люди, но тот изумительный слух, которым он умел вслушиваться в Музыку эпох, Как никто, покинул его навсегда. «Музыка ушла», – написал он в своем дневнике уже в 1918 году.
Все для него стало беззвучно, как в могиле. «И поэт умирает, потому что дышать ему нечем».
(Из воспоминаний)
Нужно скачать сочиненение? Жми и сохраняй – » Творчество А. А. Блока в оценке критиков. И в закладках появилось готовое сочинение.
Источник: https://www.studbirga.info/tvorchestvo-a-a-bloka-v-ocenke-kritikov/
«Пленительная сладость» поэзии Жуковского
Тема: Жизнь и творчество поэта
Его стихов пленительная сладостьПройдет веков завистливую даль,
— писал о поэзии Жуковского Пушкин. В чем же состоит эта «пленительная сладость»?
Ключевым для лирики Жуковского-романтика является понятие «задушевность». О чем бы поэт ни писал, всё в его стихах приобретало мягкое лирическое звучание.
Таковы его любовные стихи, в которых образ возлюбленной или размышления над любовными отношениями неотделимы от передачи эмоциональных состояний лирического героя.
Таковы его лирические пейзажи, в которых всегда присутствует эмоционально воспринимающий их человек, замечающий мельчайшие движения жизни природы (например, шум падающего листа).
Такова в поэзии Жуковского даже патриотическая тема, неизменно преломляемая через сознание частного человека, который видит в отчизне не столько величественное Отечество, сколько милую сердцу «малую родину», чей образ вызывает в воображении воспоминания о семейном очаге, друзьях, любимой.
Именно эту особенность творчества поэта имел в виду известный литературовед Г. А. Гуковский, когда утверждал, что Жуковский «открыл русской поэзии душу человеческую». Важно, впрочем, что это открытие было сделано вовремя — тогда, когда русский читатель пресытился медными трубами классицистической поэзии. «От торжественных од у публики уже заложило уши, — писал В. Г. Белинский, — и она сделалась глуха для них. Все ждали чего-то нового… Тогда явился Жуковский».
Задушевность лирики Жуковского напрямую связана с ее песенно-лирическим началом, проявляющимся не только в удивительной музыкальности поэтического повествования, но и в явном тяготении поэта к жанрам песни и романса. Неслучайно многие стихи Жуковского были положены на музыку и уже в виде музыкальных произведений вошли в сокровищницу русской культуры XIX в.
В значительной мере благодаря этой задушевности романтическая тоска по идеалу в поэзии Жуковского выливается в мягкие приглушенные эмоции — светлую грусть о несбыточном или безвозвратно ушедшем, тихие мечтания о недостижимом счастье, меланхолические размышления о тайнах бытия и смерти (отсюда — свойственная поэту предрасположенность к жанру элегии, предназначенному для передачи подобных состояний).
Обращая внимание на это свойство лирики Жуковского, критик Н. Полевой писал: «Совершенное недовольство собою, миром, людьми, недовольство тихое, унылое… и оттого стремление за пределы мира…
молитва сердца любящего, утомленного борьбою, но не кровавого, не растерзанного, стремление к грусти о прошедшем…
От всего этого, с одной стороны, привычка к суеверной легенде, как будто привычка к страшным рассказам, которые слыхали мы в детстве, с другой — отвычка, так сказать, от всего земного, нас окружающего, отчуждение от всего, что занимает и увлекает других…».
В процитированном высказывании схвачены главные особенности романтического двоемирия русского поэта: миру действительности, вызывающему у лирического героя не протест, но чувство «тихой» и «унылой» неудовлетворенности, противопоставляется мир мечты, окутанный некой таинственностью, порой тревожной и даже жуткой, порой — обещающей высшее блаженство. Стремление вырваться в пространство духовной свободы, находящееся за пределами земной реальности, является стержнем лирического героя Жуковского. Оно пронизывает все уровни поэтического мира, начиная от символики, в которой преобладают образы «безграничного» (например, моря), «загадочного» (например, луны), скрывающегося за дневным светом (например, вечера или ночи), и заканчивая поэтическим словарем, в котором отмечается частое использование слов «даль» и «вдаль».
Разрабатывая принципы романтического направления в отечественной литературе, разворачивая поэта лицом к человеческой душе, придавая языку естественность и изящную поэтичность, В. А. Жуковский открывал новые перспективы развития русской лирики.
На его стихах учились, обретая силу голоса и крепость пера, крупнейшие поэты России первой половины XIX в. — Пушкин, Лермонтов, Тютчев. Материал с сайта //iEssay.ru
Огромное значение для отечественной культурной жизни имели и литературные переводы В. А.
Жуковского, знакомившие российскую публику с выдающимися произведениями древней и современной литературы, в том числе — с древнеиндийским и древнеиранским эпосами, сочинениями Гете, Шиллера, Байрона, Вальтера Скотта, Клопштока, Бюргера и др.
Некоторые из его работ, — например, «Шильонский узник» Байрона, «Лесной царь» Гете, «Одиссея» Гомера — и по сей день считаются образцами переводческого искусства.
Следует отметить также, что Жуковский продемонстрировал мастерское владение обоими разновидностями перевода, одна из которых предполагает точное следование оригиналу, а другая — вольное переложение «чужого» текста, допускающее создание на его основе нового самостоятельного произведения.
И если в рамках первого типа перевода поэт, так сказать, в чистом виде представлял соотечественникам достижения зарубежной литературы, то в рамках второго вырабатывал для их воспроизведения национальные литературные формы. Сочетая самостоятельное поэтическое творчество с обширной переводческой практикой, В. А. Жуковский выступал в роли посредника, способствующего развитию диалога русской и зарубежной литератур.
На этой странице материал по темам:
- его стихов пленительная сладость
- высказывания о жуковском другими поэтами
- задушевность поэзии жуковского
Источник: https://iessay.ru/ru/writers/native/zh/zhukovskij/stati/zhi/plenitelnaya-sladost-poezii-zhukovskogo
Современники о творчестве Евгения Баратынского
Евгений Баратынский, возможно, одна из самых недооцененных фигур в русской литературе XIX века. Поэт и переводчик, автор «Пиров» (по выражению литературоведа Александра Кушнера, на полшага опередивших «Евгения Онегина») и «Эды», а также сборника стихотворений «Сумерки», он остался в тени Жуковского, Пушкина и даже Дениса Давыдова.
Однако современники вели вокруг его творчества довольно горячие споры. Кто-то его стихотворения боготворил, кто-то считал их бездарными, но все соглашались, что он был одним из самых одаренных поэтов своего времени. Мы собрали несколько отзывов о том, как воспринимались произведения Баратынского людьми, многие из которых знали его лично.
Александр Пушкин, поэт
Баратынский принадлежит к числу отличных наших поэтов. Он у нас оригинален, ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко.
Гармония его стихов, свежесть слога, живость и точность выражения должны поразить всякого хотя несколько одаренного вкусом и чувством.
Кроме прелестных элегий и мелких стихотворений, знаемых всеми наизусть и поминутно столь неудачно подражаемых, Баратынский написал две повести, которые в Европе доставили бы ему славу, а у нас были замечены одними знатоками. Первые, юношеские произведения Баратынского были некогда приняты с восторгом.
Последние, более зрелые, более близкие к совершенству, в публике имели меньший успех. Постараемся объяснить причины.
никогда не тащился по пятам увлекающего свой век гения, подбирая им оброненные колосья; он шел своею дорогой один и независим. Время ему занять степень, ему принадлежащую, и стать подле Жуковского и выше певца Пенатов и Тавриды.
Иван Киреевский, философ и литературный критик
С ними сошелся и Баратынский, и в их живительном обществе загорелась в душе его первая искра его поэтического таланта, уже приготовленного его прежнею жизнию.
Так в хорошем, равно как и в дурном, сочувствие окружающих нас людей вызывает из сердца те стремления, которые без того, может быть, никогда не родились бы на свет.
Общее мнение скоро соединило имя Баратынского с именами Пушкина и Дельвига, в то же время как внутреннее сродство сердечных пристрастий связало их самою искреннею дружбою, цело сохранившеюся до конца жизни всех трех.
Виссарион Белинский, литературный критик
Г-н Баратынский поэт ли? Если поэт, какое влияние имели на нашу литературу его сочинения? Какой новый элемент внесли они в нее? Какой их отличительный характер? Наконец, какое место занимают они в нашей литературе?
Несколько раз перечитывал я стихотворения г.
Баратынского и вполне убедился, что поэзия только изредка и слабыми искорками блестит в них.
Основной и главный элемент их составляет ум, изредка задумчиво рассуждающий о высоких человеческих предметах, почти всегда слегка скользящий по ним, но всего чаще рассыпающийся каламбурами и блещущий остротами.
Степан Дудышкин, литературный критик
В том же No «Современника» напечатано XV стихотворений Баратынского.
Не можем сказать сколько именно, но большая часть из них была уже напечатана в других журналах, и «Современник» на том основании, что стихотворения эти не вошли в «Полное Собрание Сочинений» перепечатал их.
Ни одно из них не отличается отделкой, но зато в большей части есть стихи, удачные и часто жгучие. Известно, что стих Баратынского тяжел, далеко неблестящ и даже часто неудачен.
Только местами у него прорываются стихи, которые говорят, что он был один из умнейших и благороднейших писателей пушкинского периода. Его грусть и раздумье, за которое Пушкин назвал его «Гамлетом-Баратынским», все больше и больше сосредоточивавшиеся в нем с летами, так и проглядывает в меткости некоторых выражений, за которыми следуют совершенно-прозаические стихи.
Петр Плетнев, поэт и литературный критик
Баратынский преимущественно поэт элегический. Надобно ли смотреть на поэзию также, как смотрят на те произведения ума, которые постепенно приближаются к высшему своему совершенству? Если в учёном сочинении повторение давно известных истин показывает ничтожность писателя: должно ли по этому правилу заключить, что поэт, изображающей знакомые, испытанные чувствования, не производит ничего и не заслуживает отличного внимания? Науки суть плоды опытов, живое подобие разных возрастов человеческого смысла, Искусства же составляют одни отзывы чувственных ощущении, всегда и везде свойственных природе человека. Картины одних и тех же чувствований, как образы людей, до бесконечности могут изменяться. Тибулл и Проперций, Парни и Гёте в своих элегиях разнообразны и разнозанимательны. У каждого из них есть собственный характер, особенное составление мыслей, отличное слияние света и тени, сила и нежность красок. Баратынский показывает большую власть над своим искусством. Увлекаясь движениями сердца, он не перестаёт мыслить и каждую свою мысль умеет согревать чувством. В его элегиях не унынье, не мечтательность, но (если можно сказать) раздумье. Может быть, природа создала эту душу для веселости. Опыты жизни заставляют нас часто углубляться в самих себя. Внимание знакомит с тяжелыми тайнами человечества. Мы усиливаемся отогнать от сердца мрачные мысли, но в то же время становимся недоверчивыми к счастью. В нас примечают противоречие надежд и желании. Оно-то составляет прелестное разнообразие элегии Баратынского. Иногда близкий к слезам, он их остановит и улыбнется; за то и веселость его иногда светится сквозь слезы. Датская чувствительность и ум философа под строгою властью тонкого вкуса, составляют его главный характер.
Источник: https://eksmo.ru/articles/sovremenniki-o-tvorchestve-evgeniya-baratynskogo-ID4764367/
Vikent – Жуковский Василий Андреевич
Викентьев И.Л.
Youtube
Таким путём Жуковский шёл к своей цели – приготовить себя для служения своему народу, дабы принести ему как можно больше пользы».
Бессараб М.Я., Жуковский, М., «Современник», 1975 г., с. 16.
Собрания у В.А. Жуковского «… происходили с перерывом с 1808 года до середины 30-х годов. Первоначально кружок людей «чувствовавших призвание к литературе и понимавших важность благородных умственных занятий» собирался у Жуковского по пятницам в течение 1808 и в начале 1809 г.
Среди посетителей были и литераторы Батюшков, Гнедич, Вяземский и такие видные сановники, как Сперанский и Оленин, и люди, интересовавшиеся литературными занятиями и в какой-то мере причастные к ним: «Уваров, Дашков, Блудов, С. Румянцев (брат Н.П. Румянцева). Часто бывал и Крылов, который особенно любил собрания у Жуковского, «где отсутствие дам, чтение литературных новостей и большая свобода в отношениях развязывали его всегдашнюю осторожность». Бывавший на этих собраниях Плетнёв особенно отметил атмосферу, царившую на них: «Сфера идей, тон суждений, краски языка естественно соглашались с понятиями, стремлениями и умом лиц, соединенных в собрание. […] ни тени взаимной зависти…».
После перерыва салон Жуковского был возобновлён в середине 30-х годов по субботам».
Яковкина Н.И., История русской культуры. Первая половина XIX века, СПб, «Лань», 1998 г., с. 156.
В.А. Жуковский видел в А.С. Пушкине восходящее «солнце русской поэзии» и в ответ на подношение только что вышедшей поэмы: «Руслан и Людмила», подарил поэту в 1820 году свой портрет с надписью: «Победителю ученику от побеждённого учителя».
В ноябре 1824 г. В.А. Жуковский писал к А.С. Пушкину: «ты имеешь не дарование, а гений», «ты рождён быть великим поэтом», «по данному мне полномочию предлагаю тебе первое место на русском Парнасе»…
В 1826-1841 годах – В.А. Жуковский – наставник будущего императора Александра II.
«Не знаешь, как назвать его, – переводчиком или оригинальным поэтом. Переводчик теряет собственную личность, но Жуковский показал её больше всех наших поэтов.
Пробежав оглавление стихотворений его, видишь: одно взято из Шиллера, другое из Уланда, третье у Вальтер Скотта, четвертое у Байрона, и всё – вернейший сколок, слово в слово, личность каждого поэта удержана, негде было и высунуться самому переводчику; но когда прочтёшь несколько стихотворений вдруг и спросишь себя: чьи стихотворения читал? – не предстанет перед глаза твои ни Шиллер, ни Уланд, ни Вальтер Скотт, но поэт, от них всех отдельный, достойный поместиться не у ног их, но сесть с ними рядом, как равный с равным. Каким образом сквозь личности всех поэтов пронеслась его собственная личность-это загадка, но она так и видится всем. Нет русского, который бы не составил себе из самих же произведений Жуковского верного портрета самой души его. Надобно сказать также, что ни в ком из переведенных им поэтов не слышно так сильно стремленье уноситься в заоблачное, чуждое всего видимого, ни в ком также из них не видится это твердое признание незримых сил, хранящих повсюду человека, так что, читая его, чувствуешь на всяком шагу, как бы сам, выражаясь стихами Державина:
Под надзирание ты предан
Невидимых, бессмертных сил,
И легионам заповедан
Всех ангелов, чтоб цел ты был.
Переводя, производил он переводами такое действие, как самобытный и самоцветный поэт. Внеся это новое, дотоле незнакомое нашей поэзии стремление в область незримого и тайного, он отрешил её самую от материализма не только в мыслях и образе их выраженья, но и в самом стихе, который стал лёгок и бестелесен, как видение.
Переводя, он оставил переводами початки всему оригинальному, внёс новые формы и размеры, которые стали потом употреблять все другие наши поэты.
Лень ума помешала ему сделаться примущественно поэтом-изобретателем, – лень выдумывать, а не недостаток творчества.
Признаки творчества показал он в себе уже с самого начала своего поприща: «Светлана» и «Людмила» разнесли в первый раз греющие звуки нашей славянской природы, более близкие нашей душе, чем какие раздавались у других поэтов. Доказательством тому то, что они произвели впечатленье сильное на всех в то время, когда поэтическое чутьё у нас было ещё слабо развито.
Элегический род нашей поэзии создан им. Есть ещё первоначальнейшая причина, от которой произошла и самая лень ума: это – свойство оценивать, которое, поселившись властительно в его уме, заставляло его останавливаться с любовью над всяким готовым произведением. Отсюда его тонкое критическое чутьё, которое так изумляло Пушкина.
Пушкин сильно на него сердился за то, что он не пишет критик. По его мненью, никто, кроме Жуковского, не мог так разъять и определить всякое художественное произведение».
Гоголь Н.В., В чём же, наконец, существо русской поэзии и в чём её особенность / Выбранные места из переписки с друзьями, М., «Патриот», 1993 г., с. 185-186.
«В начале XIX века Жуковский принимает на себя своеобразное посредничество между европейским романтизмом и русской литературой.
Этому во многом способствует характерная особенность «авторского творчества» Жуковского, которую сам он определял так: «У меня почти всё или чужое, или по поводу чужого – и всё, однако, моё».
Жуковский обладал способностью, проникнув в дух и характер подлинника, не только передать его в художественно совершенной форме средствами родной поэзии, но и приблизить его к мировосприятию русского человека своего времени и даже сделать его достоянием отечественной литературы.
По определению Пушкина, Жуковский был настоящим «гением перевода». Благодаря его таланту впервые прозвучали эстетически равноценно на русском языке выдающиеся немецкие и английские поэты Гёте и Шиллер, Бюргер и Уланд, Вальтер Скотт и Байрон. Жуковский стал зачинателем поэтического перевода, создав его своеобразную «школу», которую позднее пройдут его младшие современники: Пушкин, Козлов, Лермонтов и другие».
Иезуитова Р.В., Жуковский в Петербурге, Л., «Лениздат», 1976 г., с. 27.
«В среднем и высшем классе нашего общества понятия о красоте, а, стало быть, и вкус, совершенно изменились. Не вдаваясь в причины изменения этого вкуса, скажем только, что здесь немаловажное значение имела литература.
В былое время девочки и мальчики зачитывались Жуковским и другими подобными поэтами, рисовавшими женский идеал в полувоздушных формах. Такой болезненный, искажённый идеал естественно проникал в жизнь.
Девушки и женщины морили себя голодом или, по крайней мере, стыдились при людях есть, как следует здоровому человеку, пили уксус, ели мел и глину, напускали на себя худобу и бледность, чтобы больше походить на неземное творение».
В настоящее время я знаю несколько женщин, которые откровенно признавались, что во время своей цветущей молодости они ненавидели своё здоровье, свой румянец и различным образом настаивали на том, чтобы ежегодно производить несколько кровопусканий единственно с целью уменьшить совсем не модную красноту щёк».
Флоринский В.М., Усовершенствование и вырождение человеческого рода, в Сб.: Русская евгеника. Сборник оригинальных работ русских учёных / Под ред. В.Б. АвдееваМ., «Белые альвы», 2012 г., с. 94.
«По первоначальному царскому приказу Жуковский должен был разобрать бумаги Пушкина один, добившись позволения уничтожить всё то, что найдётся в них «предосудительного».
Однако Николай I вскоре отменил своё прежнее решение, приказав разбирать бумаги Пушкина в присутствии Л.В. Дубельта, начальника штаба корпуса жандармов. Жуковский справедливо истолковал новое распоряжение как выражение недоверия не только к покойному Пушкину, но и к себе лично.
В ответ он хотел отказаться от возложенного на него поручения, о чём написал в черновике письма Николаю I, но сознание долга перед Пушкиным и русской литературой превозмогло обиду. Узнав о новом, ещё более оскорбительном распоряжении Бенкендорфа – разбирать рукописи поэта в помещении III отделения, Жуковский возмутился.
В письме на имя Бенкендорфа он настаивал на разборе
рукописей в своей квартире. Шеф жандармов вынужден был пойти на уступку».
Иезуитова Р.В., Жуковский в Петербурге, Л., «Лениздат», 1976 г., с. 269.
Учитель: Н. М. Карамзин.
-
С 20 января 2019 года начинается VII-й сезон воскресных online-лекций И.Л. Викентьева
в 19:59 (мск) о творчестве, креативе и новым разработкам по ТРИЗ. По многочисленным просьбам иногородних Читателей портала VIKENT.RU, с осени-2014 еженедельно идёт Internet-трансляция бесплатных лекций И.Л. Викентьевао Творческих личностях / коллективах и современных методиках креатива.
Параметры online-лекций:
1) В основе лекций – крупнейшая в Европе база данных по технологиям творчества, содержащая уже более 58 000 материалов;
Важно2) Данная база данных собиралась в течение 40 лет и легла в основу портала VIKENT.RU;
3) Для пополнения базы данных портала VIKENT.RU, И.Л. Викентьев ежедневно прорабатывает 5-7 кг (килограммов) научных книг;
4) Примерно 30-40% времени online-лекций будут составлять ответы на вопросы, заданные Слушателями при регистрации;
5) Материал лекций НЕ содержит каких-либо мистических и/или религиозных подходов, попыток что-то продать Слушателям и т.п. ерунды.
6) С частью видеозаписей online-лекций можно ознакомиться на на видеоканале VIKENT.RU на Youtube.
Регистрация на
Видео-интервью И.Л. Викентьева о проекте VIKENT.RU с навигацией по тематическим разделам
- 44-я очная конференция VIKENT.RU «Стратегии творчества»
44-я очная конференция VIKENT.RU «Стратегии творчества», пройдёт в центре Санкт-Петербурга у Невского проспекта в период «белых ночей» 22 июня 2019 года (суббота).
-
III-я online конференция VIKENT.RU «Интеллектуальные клубы – опыт работы, ошибки и достижения» начнётся в 19:59 (мск) 30 сентября 2018 (воскресенье).
Свободная регистрация с обязательной отметкой в форме: «ТРЕТЬЯ КОНФЕРЕНЦИЯ».
-
В 2018 году нами опубликована рукопись создателя ТРИЗ и ТРТЛ Г.С. Альтшуллера, написанная им в 1946 году: «Роль личности в истории с точки зрения химической кинетики и теории катализа».
-
Продолжаются ежедневные публикации в основных группах VIKENT.RU в соц-сетях:
«Новости изучения креатива | творчества»
«Творческие личности и коллективы»
- Учение о единстве противоположностей по Леже Мари Дешану «В разработанной Дешаном философской системе исключительно важное место занимает учение о единстве противоположностей.Отношение противоположности, по Дешану, основное отношение действительности. Белое существует потому, что есть иные цвета, горячее – потому, что есть холодное, центростремительная сила – потому, что есть сила центробежна, свет – потому, что есть тьма, жизнь – потому, что есть смерть. Всякий покой есть более или менее «Движение, всякое движение – более или… менее покой, всякая пус…
Источник: https://vikent.ru/author/1499/