Анализ сказки “приключение с крамольниковым” салтыкова-щедрина: идея, тема и смысл

Анализ сказки Приключение с Крамольниковым Салтыкова-Щедрина сочинение

Щедрин в повествовании «Приключение с Крамольниковым» рассказывает о том, что человеку, который не видит плодов своего тяжелого труда, жить достаточно тяжело. Он не может влиять на окружающую действительность, он хотел бы вносить в нее новое и хорошее, но у него не хватает сил бороться за счастье.

Все усилия, которые он прилагает, уходят на работу. Он не понимает, почему плодами его труда пользуются другие люди.

Он осознает, что большую часть его трудов забирает правящая верхушка, которая является коррумпированной.

Салтыков, так как обладал достаточно живым умом и способностью анализировать происходящее, понимал, что мелкобуржуазные концепции, по поводу достижения морального идеала не принесут значимых плодов для общества. Несмотря на то, что он не верил в мольные идеалы, он не преуменьшал значение нравственности, которая была просто необходима для общества.

Данную проблему он подчеркивал и в других своих произведениях, он хотел подчеркнуть то, что проблемы нравственности должны сказываться в особенности на правящую верхушку.

Именно поэтому Салтыков-Щедрин не верит в возможные в обществе изменения. Он уверен, что все изменения должны начинаться с правящей верхушки, но она не намерена меняться. Он понимает, что система работает неисправно, и бороться с ней нет никакого смысла. Коррупция никогда не пропадет, поэтому он часто просит прощения у своих читателей, потому что не может ничего исправить.

Каждый из них работает не покладая рук, чтобы обеспечить себя и свои семьи, но при этом всегда остается за чертой бедности и не может исправить ситуацию.

В каждом из них происходит небольшая революция, они стараются сражаться за гармонию и счастье, но не могут сломить систему, существующую веками.

Все это приводит Щедрина в замешательство, он не может ничего изменить, поэтому ему остается только писать о проблемах в собственных произведениях и выпускать их в свет, что не спасает положения в стране.

Идея, тема, смысл сказки

← Шарль Гранде в романе Евгения Гранде Бальзака
← Анализ сказки Салтыкова-Щедрина Орел-меценат↑ ДругиеАнализ сказки Богатырь Салтыкова-Щедрина (идея, тема, смысл) →
Анализ сказки Самоотверженный заяц Салтыкова-Щедрина (идея, тема, смысл) →

Источник: https://sochinimka.ru/sochinenie/po-literature/drugie/analiz-skazki-priklyuchenie-s-kramolnikovym-saltykova-shchedrina

Салтыков-Щедрин – Приключение с Крамольниковым

Однажды утром, проснувшись, Крамольников совершенно явственно ощутил, что его нет. Еще вчера он сознавал себя сущим; сегодня вчерашнее бытие каким-то волшебством превратилось в небытие. Но это небытие было совершенно особого рода.

Крамольников торопливо ощупал себя, потом произнес вслух несколько слов, наконец посмотрелся в зеркало; оказалось, что он – тут, налицо, и что, в качестве ревизской души, он существует в том же самом виде, как и вчера. Мало того: он попробовал мыслить – оказалось, что и мыслить он может… И за всем тем для него не подлежало сомнению, что его нет.

Нет того не-ревизского Крамольникова, каким он сознавал себя накануне. Как будто бы перед ним захлопнулась какая-то дверь или завалило впереди дорогу, и ему некуда и незачем идти.

Не нужно! не нужно! не нужно!

Сначала он подумал: «Какой вздор!» – и взялся за перо. Но когда он хотел продолжать начатую работу, то сразу убедился, что, действительно, ему предстоит провести черту и под нею написать: Не нужно!!

Он понял, что все оставалось по-прежнему, – только душа у него запечатана. Отныне он волен производить свойственные ревизской душе отправления; волен, пожалуй, мыслить; но все это ни к чему. У него отнято главное, что составляло основу и сущность его жизни: отнята та лучистая сила, которая давала ему возможность огнем своего сердца зажигать сердца других.

Он стоял изумленный; смотрел и не видел; искал и не находил. Что-то бесконечно мучительное жгло его внутренности… А в воздухе между тем носился нелепо-озорной шепот: «Поймали, расчухали, уличили!»

– Что такое? что такое случилось?

В этом, по его мнению, замыкался весь смысл человеческой жизни. Без этой деятельной силы, которая, наделяя человека потребностью источать из себя свет и добро, в то же время делает его способным воспринимать свет и добро от других, – человеческое общество уподобилось бы кладбищу.

Это было бы не общество, а склад трупов… И вот теперь трупный период для него наступил. Обмену света и добра пришел конец.

И сам он, Крамольников, – труп, и те, к которым он так недавно обращался, как к источнику живой воды для своей деятельности, – тоже трупы… Никогда, даже в воображении, не представлял он себе несчастия столь глубокого.

Крамольников был коренной пошехонский литератор, у которого не было никакой иной привязанности, кроме читателя, никакой иной радости, кроме общения с читателем. Читатель не олицетворялся для него в какой-нибудь материальной форме и тем не менее всегда предстоял перед ним.

Наконец пришла старость, и все блага жизни, кроме одного, высшего и существеннейшего, окончательно сделались для него безразличными, ненужными…

И вдруг, в эту минуту, – рухнуло и последнее благо. Разверзлась темная пропасть и поглотила то «единственное», которое давало жизни смысл…

В литературном цехе такие, направленные исключительно в одну сторону, личности по временам встречаются. Смолоду так односторонне слагается их жизнь, что какие бы случайности ни сталкивали их с фаталистически обозначенной колеи, уклонение никогда не бывает ни серьезно, ни продолжительно. Под грудами наносного хлама продолжает течь настоящая жильная струя.

Все разнообразие жизни представляется фиктивным; весь интерес ее сосредоточивается в одной светящей точке. Никогда они не дают себе отчета в том, какого рода случайности ждут на пути, никогда не предусматривают, не стараются обеспечить тыл, не предпринимают разведок, не справляются с бывшими примерами.

Не потому, чтобы проходящие перед ними явления и зависимость их от этих явлений были для них неясны, а потому, что никакие предвидения, никакие справки – ни на йоту не могут видоизменить те функции, прекращение которых было бы равносильно прекращению бытия. Нужно убить человека, чтобы эти функции прекратились.

Неужели именно это убийство и совершилось теперь, в эту загадочную минуту? Что такое случилось? – Тщетно искал он ответа на этот вопрос. Он понимал только одно, что его со всех сторон обступает зияющая пустота.

Крамольников горячо и страстно был предан своей стране и отлично знал как прошедшее, так и настоящее ее.

Но это знание повлияло на него совершенно особенным образом: оно было живым источником болей, которые, непрерывно возобновляясь, сделались наконец главным содержанием его жизни, дали направление и окраску всей его деятельности.

И он не только не старался утишить эти боли, а, напротив, работал над ними и оживлял их в своем сердце. Живость боли и непрерывное ее ощущение служили источником живых образов, при посредстве которых боль передавалась в сознание других.

Атмосферические явления поражают внезапностью, похожею на волшебство: сегодня – жара, хоть рубашку выжми, завтра – та же рубашка колом стоит на обывательской спине.

Лето короткое, растительность бедная, болота неоглядные… Словом сказать – самая неспособная, предательская природа, такая, что никаких дел загадывать вперед не приходится.

Но еще более непостоянные в Пошехонье судьбы человеческие.

Смерд говорит: «От сумы да от тюрьмы не открестишься»; посадский человек говорит: «Барыши наши на воде вилами писаны»; боярин говорит: «У меня вчера уши выше лба росли, а сегодня я их вовсе сыскать не могу». Нет связи между вчерашним и завтрашним днем! Бродит человек словно по Чуровой долине: пронесет бог – пан, не пронесет – пропал.

Какая может быть речь о совести, когда все кругом изменяет, предательствует? На что обопрется совесть? на чем она воспитается?

Знал все это Крамольников, но, повторяю, это знание оживляло боли его сердца и служило отправным пунктом его деятельности. Повторяю: он глубоко любил свою страну, любил ее бедноту, наготу, ее злосчастие. Быть может, он усматривал впереди чудо, которое уймет снедавшую его скорбь.

Он верил в чудеса и ждал их. Воспитанный на лоне волшебств, он незаметно для самого себя подчинился действию волшебства и признал его решающим фактором пошехонской жизни. В какую сторону направит волшебство свое действие? – в этом весь вопрос… К тому же и в прошлом не все была тьма.

По временам мрак редел, и в течение коротких просветов пошехонцы несомненно чувствовали себя бодрее. Это свойство расцветать и ободряться под лучами солнца, как бы ни были они слабы, доказывает, что для всех вообще людей свет представляет нечто желанное.

Истина эта так естественно вытекает из всех определений человеческого существа, что нельзя допустить даже минутного сомнения относительно ее грядущего торжества. Крамольников верил в это торжество и всего себя отдал напоминаниям о нем.

Все силы своего ума и сердца он посвятил на то, чтобы восстановлять в душах своих присных представление о свете и правде и поддерживать в их сердцах веру, что свет придет и мрак его не обнимет. В этом, собственно, заключалась задача всей его деятельности.

Действительно, волшебство не замедлило вступить в свои права. Но не то благотворное волшебство, о котором он мечтал, а заурядное, жестокое пошехонское волшебство.

Не нужно! не нужно! не нужно!

Он даже не отрицал нормальности настигшего его факта, – он только находил, что нормальность в настоящем случае заявила себя чересчур уже жестоко и резко. Не раз приходилось ему, в течение долгого литературного пути, играть роль anima vilis [подопытного существа (лат.

)] перед лицом волшебства, но, до сих пор, последнее хоть душу его оставляло нетронутою. Теперь оно эту душу отняло, скомкало и запечатало, и как ни привычны были Крамольникову капризы волшебства, но на этот раз он почувствовал себя изумленным.

Весь он был словно расшиблен, везде, во всем существе, ощущал жгучую и совсем новую боль.

И вдруг он вспомнил о «читателе». До сих пор он отдавал читателю все силы вполне беззаветно; теперь в его сердце впервые шевельнулось смутное чаянье отклика, сочувствия, помощи…

Улица имела обыкновенный пошехонский вид. Крамольникову показалось, что перед глазами его расстилается немое, слепое и глухое пространство. Только камни вопияли. Люди сновали взад и вперед осторожно и озираясь, точно шли воровать. Только эта струна и была живая. Все прочее было проникнуто изумлением, почти остолбенением.

Однако ж Крамольникову сгоряча показалось, что даже эта немая улица нечто знает. Ему этого так страстно хотелось, что он вопль камней принял за вопль людей. Тем не менее отчасти он не ошибался. Действительно, там и сям раздавалось развязное гуденье. То было гуденье либералов, недавних друзей его. Одних он обгонял, другие шли навстречу.

Но увы! никакого оттенка участия не виделось на их лицах. Напротив, на них уже успела лечь тень отступничества.

– Однако! похоронили-таки вас, голубчик! живо! – сказал один, – строгонько, сударь, строгонько! Ну, да ведь тоже и вы… нельзя этого, мой друг; я вам давно говорил, что нельзя! Терпели вас, терпели, – ну, наконец…

– Но что же такое «наконец»?

– Да просто «наконец» – и все тут! скучно стало. Нынче не разговаривать нужно, а взирать и, буде можно, – усматривать.

Вам, сударь, следовало самому зараньше догадаться; а ежели вам претило присоединиться от полноты души, – ну, так хоть слегка бы: «Разбирайте, мол, каков я там… внутри!» А то все сплеча! все сплеча! Ну, и надоело.

– Я и сам – разве, вы думаете, мне сладко? Не со вчерашнего дня, чай, меня знаете! Однако и я поразмыслил да посоветовался с добрыми людьми… Господи, благослови… Бух!

Другой сказал:

– Да, любезный друг, жаль вас, очень жаль! приятно было почитать. Улыбнешься, вздохнешь, а иногда и дельное что-нибудь отыщешь… Даже приятелям, бывало, спешишь сообщить. В канцеляриях цитировали.

У меня был знакомый, который наизусть многое знал. Но, с другой стороны, есть всему и предел. Настали времена, когда понадобилось другое; вы должны были понять это, а не дожидаться, пока вас прихлопнут. Что такое это «другое» – выяснится потом, но не теперь… Вот я, вслед за другими, смотрел-смотрел, да и говорю жене: «Надо же!» Ну, и она говорит: «Надо!» Я и решился.

– На что же вы решились?

– Да просто – идти общим торным путем. Не заглядываясь по сторонам, не паря ввысь, не думая о широких задачах… Помаленьку да полегоньку. Оно скучненько и серенько, положим, но ведь, с одной стороны, блистать-то нам не по плечу, а с другой стороны – семейство.

Жена принарядиться любит, повеселиться… Сам тоже: имеешь положение в свете, связи, знакомства; видишь, как другие вперед да вперед идут, – неужто же все потерять? Вы думаете, я так-таки навсегда… нет, я тоже с оговорочкой.

Придут когда-нибудь и лучшие времена… Вот, например, ежели Николай Семеныч… Кормило-то, батюшка, нынче… Сегодня Иван Михайлыч, а завтра Николай Семеныч… Ну, тогда и опять…

– Да ведь Николай-то Семеныч – вор!

– Вор! Ах, как вы жестоко выражаетесь!

Наконец третий просто напрямки крикнул на него:

– И за дело! Будет с вас! Вы, сударь, не только себя, но и других компрометируете-вот что! Я из-за вас вчера объяснение имел, а нынче и не знаю, есмь я или не есмь! А какое вы имеете право, позвольте вас спросить? «В приятельских отношениях с господином Крамольниковым, говорит, а посему…» Я – туда-сюда.

«Какие же, говорю, это приятельские отношения, вашество? так, буффон – отчего же после трудов и не посмеяться!» Ну, дали покамест двадцать четыре часа на размышление, а там что будет.

Крамольников не счел нужным продолжать беседу и пошел дальше. Но так как на пути его стоял дом, в котором жил давний его однокашник, то он и зашел к нему, думая хоть тут отвести душу.

Лакей принял его радушно; по-видимому, он ничего еще не знал. Он сказал, что Дмитрия Николаича нет дома, а Аглая Алексеевна в гостиной. Крамольников отворил дверь, но едва переступил порог гостиной, как сидевшая в ней дама взвизгнула и убежала. Крамольников отретировался.

Наконец он вспомнил, что на Песках живет старый его сослуживец (Крамольников лет пятнадцать назад тоже служил в департаменте Грешных Помышлений), Яков Ильич Воробушкин. Человек этот был большой почитатель Крамольникова и служил неудачно.

С лишком десять лет тянул он лямку столоначальника, не имея в перспективе никакого повышения и при каждой перемене веяния дрожа за свое столоначальничество. Робкий и неискательный от природы, он и на частной службе приютиться не мог.

Как-то с самого начала он устроил себя так, что ему самому казалось странным чего-нибудь искать, подавать записки об уничтожении и устранении, слоняться по передним и лестницам и т. д. Раз только он подал записку о необходимости ободрить нищих духом; но директор, прочитав ее, только погрозил ему пальцем, и с тех пор Воробушкин замолчал.

В последнее время, однако ж, он начал смутно надеяться, стал ходить в ту самую церковь, куда ходил его начальник, так что последний однажды подарил ему половину заздравной просфоры (донышко) и сказал: «Очень рад!» Таким образом, дело его было уже на мази, как вдруг…

Крамольникову отворила дверь старая нянька, сзади которой, из внутренних дверей, выглядывали испуганные лица детей. Нянька была сердита, потому что нежданный посетитель помешал ей ловить блох. Она напрямки отрезала Крамольникову:

– Нет Якова Ильича дома; его из-за вас к начальнику позвали, и жив он теперь или нет – неизвестно; а барыня в церкву молиться ушли.

– Крамольников! простите меня, но я не могу поддерживать наши старые отношения! – сказал Воробушкин взволнованным голосом. – На этот раз, впрочем, я, кажется, оправдался, но и то наверное поручиться не могу. Директор так и сказал: «На вас неизгладимое пятно!» А у меня жена, дети! Оставьте меня, Крамольников! Простите, что я такой малодушный, но я не могу…

Сюжет сказки Приключение с Крамольниковым

Произведение относится к разряду лирического творчества писателя, отражающего некоторые детали его биографии, а также авторский настрой.

Основным персонажем сказки-элегии является Крамольников, через образ которого писатель передает собственные взгляды и размышления на реальную российскую действительность, используя для этого описание заколдованного места – Чуровой долины. 

Повествование произведения состоит из рассуждений главного героя на насущные проблемы общественной жизни, включая безотрадное, тяжелое человеческое существование, в котором люди не имеют возможности увидеть результат своей работы и повлиять на происходящее, забывая о моральной и этической стороне жизни, лишившись совести и стыда.

Тем самым писатель подчеркивает бесполезность высказывания протеста в мертворожденной форме, утверждая его бессмысленность и лживость, и называя рабским, бессильным и придавленным.

Другие тексты:

← Премудрый пескарь↑ Салтыков-ЩедринПропала совесть →

Источник: https://sochinite.ru/biblioteka/skazka-saltykova-shchedrina/saltyikov-shhedrin-priklyuchenie-s-kramolnikovyim

Салтыков-Щедрин. Анализ творчества

Г. Иванов 

 «Величайшим из сатириков, когда- либо рожденных славянами», «политическим летописцем своей эпохи» и подлинным «духовным вождем» демократической России назвал некогда Щедрина хорошо знавший цену слова известный писатель-революционер С.М. Степняк-Кравчинский.

 Действительно, все свое дарование, «все силы своего ума и сердца», как незадолго до смерти скажет о себе он сам в полуавтобиографической сказке «Приключение с Крамольниковым», «крамольный литератор» Щедрин отдал делу борьбы за возрождение своей «поруганной родины», делу приобщения народа к сознательной политической деятельности, делу пробуждения в читателе чувства личной ответственности за общее, неустойчивое течение капризной русской истории.

 О чем бы он ни писал: о бедном ли Кврасе-идеалисте, верящем в «бескровное преуспеяние», или о фантастическом Глуяюве, безропотно выносящем на себе насильственное «иго безумия воинственных глуповских градоначальников; о двух ли «осто­рожных» интеллигентах, вследствие «веяний времени» и собственной нравственной податливости неотвратимо превращающихся в «благонамеренно-благонадежных скотин», или об измученнюм, изможденном Коняге, знающем только свою изнурительную нескончаемую работу.

 Вообще, при всей необычайной сложности оригинальной «эзоповской манеры» его сатирического повествования внутренний, скрытый смысл его сатир в целом оказывался достаточно понятным, чтобы — из года в год, на протяжении многих десятилетий — вызывать озлобление одних и восхищение других.

 «Ах, это писательское ремесло! — с горечью восклицает Щедрин в цикле «Мелочи жизни». — Это не только мука, но целый душевный ад. Капля по капле сочится писательская кровь, прежде нежели попадет под печатный станок.

„Каким образом этот вредный писатель попал сюда? — вот вопрос, который считался самым натуральным относительно моих сочинений, встреченных где-нибудь в библиотеке или клубе.

Один газетчик, которому я не мало помог своим сотрудничеством при начале его журнального поприща, теперь прямо называет меня не только вредным, но паскудным писателем».

 Однако, как настойчиво внушали писателю в середине восьмидесятых годов его полтавские почитатели, «вредный» голод его слышала и другая Россия, видящая в «писателе Щедрине» гордость русской литературы, своего союзника и наставника.

 «Мы, как и вся Россия, — говорилось в этом письме, — знаем цену этому голосу. Под суровой и неумолимой формой сатиры мы научились слушать звуки любви и страдания. Вашим творениям, как голосу совести, каждый из нас глубоко обязан отрезвлением, пробуждением и охранением нравственных и общественных идеалов.

 Вашим презренным клеветникам не обмануть Россию, им не запугать ее страхом Ваших отрицаний: чем шире, полнее разовьется сознание мыслящей России, тем ярче будет блистать Ваше имя и связанное с ним представление о Вашем гении, и тем дороже станет оно гордящейся Вами России».

* * *

 Успешно пройдя в сороковые годы «школу идей» Белинского, считавшего изучение жизни «альфой и омегой» новой русской литературы, а отчасти и петрашевцев, справедливо видевших «источник всего худого» не «в природе человеческой, но в самом устройстве житейских отношений», двадцатилетний Салтыков первые же свои беллетристические произведения посвящает посильному осмыслению загадочной «стоглавой гидры», которая «зовется действительностью», и выяснению воздействия этой «гидры» на характер и судьбы трепещущей перед нею «массы» и отдельного «индивидуума».

 Неудивительно, что уже в раннем творчестве писателя появляется, с одной стороны, известное гротескно-символическое изображение чудовищной социальной пирамиды, восходящей к подобному же символическому образу Сет-Симона, составленной из плотно насаженных друг на друга, изуродованных, обезличенных и, соответственно, не способных к какой-либо самостоятельной деятельности или умственной работе людей — основы и фундамента, самодержавно-деспотической власти. И, с другой стороны, в то же самое время устами одного из своих героев он демонстративно заявляет-, что, с его точки зрения, «говорить только о человечестве и забывать о человеке — глупо, не только глупо, но и подло».

 Именно это, неразрывное для него сочетание интереса к общим, кардинальным проблемам социального устройства России, решаемым к тому же в духе гуманистических идей великих социалистов-утопистов с интересом к отдельной, конкретной личности, оказывающейся невольною жертвою господствующих в стране «порядков», в сущности, и определило собою как место молодого писателя в современной ему литературе, так и его собственную судьбу, внезапно — на семь с лишним лет — забросившую его в далекую, негостеприимную Вятку.

 Смена «школы идей» суровою «школою жизни» явилась всесторонней проверкой «направленного» в нее Салтыкова. К счастью для: русской литературы, он не только выдержал обрушившееся на него испытание, во и вышел из этой «школы» обогащенным новыми знаниями открывшейся ему России и — что исключительно важно— ее обездоленного народа.

Своего рода обобщающим сводом этих новых знаний, новых впечатлений и размышлений, а вместе с тем и публичным экзаменом на аттестат творческой зрелости стали для возмужавшего писателя его «Губернские очерки», положившие начало той «политической летописи» современной ему действительности, которую он будет вести затем всю свою далеко не легкую жизнь.

 «Николай умер, — вспоминает о времени появления в печати щедринских „Губернских очерков” Н.В. Щелгунов. — Надо было жить в то время, чтобы понять ликующий восторг „новых людей”…».

 «Никому, конечно, не придёт в голову, что Крымская война создала что-то новое, сотворила новые материалы, — пишет о том же времени й В.В. Стасов. — Нет, она только отвалила плиту от гробницы, где лежала заживо похороненная Россия. Что назревало в литературе, закутанное и замаскированное тысячами покровов, получило теперь свое выражение и громовое слово».

 В настоящее время даже трудно себе представить, какой огромный резонанс вызвало некогда это полубеллетристичеекое произведение среди широчайших кругов русской читающей публики, начиная с провинциального чиновничества и кончая царским двором Им восхищались — и оно возмущало, ему откровенно подражали и над ним раздраженно иронизировали, в нем видели надежного союзника — и с ним открыто боролись. Дело дошло до того, что, по свидетельству некоторых современников, для части русского общества «Губернские очерки» сатирика стали своего рода откровением, вторыми «Мертвыми душами» выходящей из летаргии России, а по словам Н.С. Лескова, в связи с книгой Щедрина возник слух, «будто бы народился антихрист и действует в советницком чине. По газетам и другим журналам закопошились обличители».

 Обязанная своим возникновением настойчивому стремлению Щедрина разобраться в современной ему истории, «политическая летопись» писателя сама фактически становится органической, составной частью этой движущейся, живой истории, оказывая ощутимое воздействие на дальнейшее становление и развитие общественного самосознания России.

 Поистине сенсационный успех, выпавший на долю «Губернских очерков» сразу же после их появления в печати, заставил тридцатилетнего Щедрина заново — и теперь уже окончательно — поверить и в свое творческое призвание, и в свои творческие силы.

 Продолжая с некоторыми перерывами еще около десяти лет оставаться на государственной службе, он в свободное от этой службы время целиком отдается литературе, все больше и больше видя в живом слове действенное орудие борьбы со всякого рода мертвечиною и порождаемым ею умственным застоем.

 При этом, если в финале «Губернских очерков» преисполненный оптимизма Щедрин торжественно хоронит «прошлые времена» в приснившемся ему «вещем сне», а затем, словно не веря случившемуся, решается еще раз похоронить те же самые «времена» в не законченной им «Книге об умирающих», то к началу шестидесятых годов его представления о прошлом и связи этого прошлок» с настоящим претерпевают серьезнейшие изменения..

 Стройное, поступательное движение современной ему истории, в которое он так охотно поверил на заре «новой эры» — эпохи шестидесятых годов, неожиданно оборачивается в его глазах бурным, кипящим водоворотом противоборствующих друг другу стихий внезапно «сконфузившейся» за себя России.

 Понять внутреннюю, скрытую от постороннего взгляда природу этого «исторического водоворота», характер участвующих в нем сил, их жизненные, социально-исторические истоки и подлинные потенциальные возможности и значит, по мнению Щедрина, ответить тем самым на главный «жгучий вопрос эпохи», куда идти: идти ли на сделку с установившимися формами жизни, признать ли, что в них есть нечто хорошее и примиряющее, или откровенно взглянуть на них, как на старый хлам, негодный даже для справок?»

 Город без осмысленной истории и разумных человеческих отношений; город феноменальной безалаберщины и поразительной сонной одури; город бесконечных «гастрономических страстей» и полного, абсолютного равнодушия ко всякой умственной деятельности; город забитых, вечно голодных, хотя и не разгибающих своих спин Иванушек и город сытых, праздных, довольных выпавшей им судьбою Сидорычей, полуфантастический Глупов в изображении писателя становится как бы обобщенным, сатирически сфокусированным отражением худших, «наиглупейших», наиболее бессмысленных свойств и проявлений современной ему действительности.

 Спасти этот презираемый и вместе близкий его сердцу Глупов от неизбежно ожидающей его вскоре гибели смогут, считает в это время Щедрин, либо сильные, очистительные ветры, дующие из города Умнова, либо поучительный пример некоего города Буянова; «где сын отцу в глаза сказал: не дури, тятька! разобью зубы» и куда с некоторых пор с явным, повышенным любопытством невольно начали устремлять свои взоры глуповцы.

 Ранняя, пеовоначальная школа возвышенных социалистических идей великих европейских утопистов, идей петрашевцев и Белинского, проверенная «школою жизни» томительного «вятского плена», сменилась школою «Современника», школою революционной демократии, с которою Щедрин прочно связывает отныне свою дальнейшую творческую деятельность и которая активно содействует начавшемуся переходу писателя от изучения и изображения важнейших явлений действительности к всестороннему осмыслению и освещению самих социальных «ослов» и всевозможных «краеугольных камней» самодержавно-бюрократической России.

 4 апреля 1886 года в Петербурге, недалеко от выхода из Летнего сада, молодой революционер Д.В. Каракозов совершает неудачное покушение на императора Александра ІІ, попытавшись почти в упор выстрелить в него ив револьвера.

 По свидетельству очевидцев, на естественный вопрос царя: за что он стрелял в него? — Каракозов, не задумываясь, ответил, что государь слишком долго обманывал Россию, обещая ей всякого рода блага, что он «обделил землею крестьян» и что, в конечном счете, он стрелял в царя «за народ».

Правительство не только пренебрегло этим розным предостережением, но и решило в ответ на каракозовский выстрел резко притормозить свою же «реформаторскую деятельность» и нанести сокрушительный удар по русской демократической интеллигенции и демократической печати — главному, с его точки зрения, идейному вдохновителю случайно не удавшегося покушения.

 О реакции общества на принятые правительством меры А. Скабичевский, «всюду пылали письма, прокламации, нумера „Колокола”, брошюры и книги, изданные за границей и с риском привезенные на родину. Много драгоценных исторических материалов погибло в эти дни в пламени».

 Вновь в полный голос заявляет о себе реакция. Нелепый, казалось бы, «Трактат о вреде реформ вообще», который в конце шестидесятых годов сочиняет в одной из пьес А.Н.

Островского выживший из ума генерал Крутицкий, начавший «Артикул первый» этого знаменательного «Трактата» с весьма многозначительной фразы: «Всякая реформа вредна уже по своей сущности», — свидетельствовал не столько о его, Крутицкого, личных взглядах и вкусах.

сколько о намерении реакции приостановить, а еще лучше — вообще повернуть вспять, в старое «глуповское» русло течение русской истории.

 В это исключительно трудное для всей страны время нужно было, безусловно, обладать высоким гражданским мужеством, чтобы не просто сохранить верность прежним демократическим идеалам, но и открыто поднять голос против наступления реакции и опирающейся ва нее самодержавно-бюрократической власти.

 «У Салтыкова было огромное редакторское чутье, – утверждает в своих интересных воспоминаниях писатель И.И. Ясинский.

— В каждой книжке «Отечественных записок» обязательно появлялся всегда новый молодой писатель, если рассказ был талантлив — писатель становился более или менее постоянным сотрудником журнала.

К этому примешивалось еще большее чувство ответственности перед громадной аудиторией журнала».

 «…Он обязательно поддерживал начинающих писателей, лишь только замечал в их произведениях хоть проблески таланта или дарования, – писал Ж.В. Успенский.

— Над чужими рукописями он работал едва не больше, чем над своими собственными.

Часто он выпускал совсем то или другое действующее лицо, бывшее, по его мнению, совершенно лишним в рассказе, и тогда ему приходилось пересмотреть и переработать все произведение от начала и до конца».

 Именно в вто время он завершает, наконец, работу над «Помпадурами и помпадуршами», создает «Историю одного города», «Господ ташкентцев» и «Господ Головлевых», «Дневник провинциала в Петербурге», «За рубежом» и «Современную идиллию», трагические «Письма к тетеньке» и некоторые другие произведения, придав столь удачно начатой им еще «Губернскими очерками» очерковой «легацией эпохи» характер необычайно емкого и многогранного сатиро-эпического повествования.

 Главным, основным типом его художественного произведения становится для Щедрина в эти годы, как правило, совершенно особый тип оригинального сатирического романа или близкой ему своеобразной сатирической хроники.

Они сознательно строятся писателем не на привычной любовно-семейной или какой-либо сюжетно-бытовой коллизии, а на свободном, внутренне раскованном и — вместе с тем — строго продуманном прямом сатирическом освещении движния самой истории в ее наиболее существенных — общественных, политических, идейны», нравственных и бытовых — проявлениях.

 Не случайно, по мнению пристально следившего за ним И.

А- Гончарова, «с новою, нарождающейся жизнью» во второй половине девятнадцатого столетия мог по-настоящему сделать русской литературе только один Щедрин, а по убеждению самого писателя, его «Современную идиллию», «Дневник провинциала в Петербурге», «Господ Головлевых» и некоторые другие произведения, «несмотря даже на то, что они составлены как бы из отдельных рассказов», следовало бы все-таки признать «настоящими романами», поскольку в них «взяты целые периоды» постоянно меняющейся русской общественной жизни.

Л-ра: Звезда. – 1976. – № 1. – С. 183-194.

Источник: https://md-eksperiment.org/etv_page.php?page_id=3852

М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество. Проблематика и поэтика сказок Салтыкова-Щедрина (обобщение ранее изученного)

      Первый урок может быть проведен в форме лекции с элементами беседы и включением в него сообщений учащихся. Начать урок можно с знакомства с рассказом А. И. Куприна «Исполин».       Учитель гимназии, преподающий русскую литературу и грамматику, господин Костыка, изменил идеалам молодости, превратился в бездушного чиновника.

Однажды он учинил экзамен великим русским писателям. Их портреты, «приобретенные когда-то давным-давно, в телячьи годы восторженных слов, и сохраненные частью по скупости, частью по механической привычке», висят у него в кабинете. Они его враги, страшные и неуязвимые.

Как злосчастным ученикам, он выставляет им двойки и единицы за поведение, Пушкину, Лермонтову, Гоголю.       «Но вдруг его глаза столкнулись с гневными, расширенными, выпуклыми, почти бесцветными от боли глазами, — глазами человека, который, высоко подняв величественную бородатую голову, пристально глядел на Костыку. [Это — глаза Щедрина.

]       — Ваше превосходительство… — залепетал Костыка и весь холодно и мелко задрожал.       И раздался хриплый, грубоватый голос, который произнес медленно и угрюмо:       — Раб, предатель и…       Пылающие уста Щедрина произнесли еще одно страшное слово, которое великий человек, если и произносит, то только в секунды величайшего отвращения.

      Вопросы для беседы

      — Почему испугался Костыка? (Писателя боялись все, в ком была совесть нечиста.)       — Каким вам видится сатирик в рассказе Куприна?       — Как понять смысл названия рассказа?       У Салтыкова-Щедрина есть сказка-элегия «Приключение с Крамольниковым». В ней автор рассказывает о себе, о своей писательской деятельности, о своих горестях и радостях, вместе с тем — и о муках русского подневольного литератора. «Крамольников был коренной пошехонский литератор. Он глубоко любил свою страну. Все силы своего ума и сердца он посвятил на то, чтобы восстанавливать в душах своих присных представление о свете и правде и поддерживать в их сердцах веру, что свет придет и мрак его не обнимет. В этом собственно и заключалась задача всей его деятельности».       (Сообщение учащегося «Облик писателя в сказке Салтыкова-Щедрина „Приключение с Крамольниковым”».)

      Используя учебник, учитель составит вместе со школьниками хронологическую таблицу, отражающую факты жизни и творчества писателя. Начать работу можно в классе, а закончить дома.

Основные положения лекции учителя

      15 (27) января 1826 г. Родился в семье богатых помещиков Тверской губернии. Шестой ребенок. Безрадостное, тяжелое детство. Жестокая, жадная мать, нищета крестьян — ненависть к крепостному праву. Воздействие Евангелия на духовное развитие будущего писателя.

Картины детства отразились в «Пошехонской старине», а родительского дома — в «Господах Головлевых».
      1836 г. Московский Дворянский институт, где воспитывались В. А. Жуковский, А. С. Грибоедов, М. Ю. Лермонтов. Раннее творчество испытывает на себе влияние Лермонтова.
      1838 г.

В числе лучших учеников Михаил Салтыков переведен в привилегированный Царскосельский лицей, где когда-то учился Пушкин. Но в 1840-е гг. здесь царствовали муштра и убогие знания, хотя в нем готовили высокопоставленных чиновников. Демократические убеждения М. Е. Салтыкова, страсть к чтению, увлечение Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем, Белинским.

Первые стихи, напечатанные в «Библиотеке для чтения» и «Современнике».
      1844—1848 гг. Служба чиновником в канцелярии Военного министерства, но мысли его только о литературе. Критические статьи, рецензии в журналах «Современник» и «Отечественные записки». Влияние на писателя личности Белинского. Участие в кружке М. В.

 Буташевича-Петрашевского до 1847 г. Арест общества петрашевцев. Повести «Противоречия» (М. Непалов) и «Запутанное дело».
      1848 г. Репрессии российского самодержавия, связанные с революцией во Франции.
      26 апреля 1848 г.

За публикацию «Запутанного дела» лично Николай I подписывает приказ об аресте писателя и ссылке в Вятку.       (Сообщение ученика о повести «Запутанное дело».)

      1848—1856 гг. 8 лет ссылки. Тяжелый период: пошлость, произвол, бесправие, отсутствие друзей.

      1856—1557 гг. Из Вятки в Петербург. Книга «Губернские очерки» (Н. Щедрин). Галерея паразитов, сосущих кровь народа.       (Сообщение ученика о повести «Губернские очерки».)

      1857—1863 гг. Циклы сатирических рассказов. Критика реформ. Призыв к делу.

      1858—1868 гг. Государственная служба, литературная деятельность. Вице-губернатор в Рязани, в Твери, председатель Казенной палаты в Пензе, служил в Туле, защищал народ. Разногласия М. Е. Салтыкова-Щедрина с Писаревым. Отрицательная оценка писателем романа Чернышевского «Что делать?». Закрытие «Современника».
      1868—1884 гг. Некрасов приглашает Салтыкова-Щедрина в «Отечественные записки», где писатель работает до их закрытия. После смерти Некрасова он становится редактором журнала. Борьба с цензурой. «Эзопов язык». Мысли о свержении существующего строя. Роман «История одного города». Сатирический цикл «Помпадуры и помпадурши».       (Сообщение ученика о цикле «Помпадуры и помпадурши».)

      1870-е гг. Болезнь, напряженная работа, поездка за границу, новые впечатления.

      1880 г. Отдельное издание «Господ Головлевых».       (Сообщение ученика о романе «Господа Головлевы».)

      1880-е гг. Раздумья над судьбой русского народа. Сказки — итог. Ненависть к поработителям, любовь к народу.

      1884 г. Закрыты «Отечественные записки». Написана «Пошехонская старина».       (Сообщение ученика о романе «Пошехонская старина».)

      28 апреля (10 мая) 1889 г. Салтыков-Щедрин умер. Тифлисские рабочие писали, что творчество Салтыкова-Щедрина будит сознание народа, зовет на борьбу против зла, угнетения, на поиски правды и света.

      В заключение урока звучит стихотворение Пушкина «Пророк».

      Итоговые вопросы

      — Какова связь между стихотворением Пушкина и жизнью Салтыкова-Щедрина?       — Почему А. Н. Островский назвал сатирика М. Е. Салтыкова-Щедрина пророком?

      Итог урока. Исследователь творчества М. Е. Салтыкова-Щедрина Д. Николаев в своей монографии «М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество» (1985) так определил место писателя в русской и мировой литературе: «Минувшие века дали миру немало выдающихся писателей-сатириков.

Вот к этой „фаланге великих насмешников” и принадлежал, наряду с Грибоедовым и Гоголем, Салтыков-Щедрин».

      Второй урок следует посвятить изучению проблематики и поэтики сказок Салтыкова-Щедрина и обобщить информацию о сказках, изученных в основной школе и прочитанных самостоятельно.       Сам писатель называл их сказками «для детей изрядного возраста». На уроке необходимо выделить несколько главных положений:       1. «Сказки» — это своеобразный итог художественной деятельности писателя, так как они создавались на завершающем этапе жизненного и творческого пути. Из 32 сказок — 28 созданы в течение четырех лет с 1882 по 1886 г.       2. Изучение «Сказок» предполагается в контексте соотнесения социального и общечеловеческого в творчестве Салтыкова-Щедрина. В сатирических образах писателя не только смех над тем, как можно извратить, изуродовать свою жизнь и даже свой облик, но и слезы о том, как легко и незаметно человек способен отказаться от своего высокого предназначения и безвозвратно потерять себя. (Таков герой сказки «Премудрый пискарь» — от слова «писк», так как рыба пескарь, если ее схватить рукой, издает звук, похожий на писк.)

      3. Сказки Салтыкова-Щедрина — это не речь народа-сказителя. Это философско-сатирические сказки. Они о жизни, о том, что видел и наблюдал писатель в действительности. Чтобы убедиться в этом, можно сопоставить сказки Салтыкова-Щедрина с русскими народными сказками и отметить в них общие и отличительные черты.

Сказки Салтыкова-Щедрина	Сказки русского народа
Общие черты
зачин сказочный сюжет фольклорные выражения народная лексика сказочные персонажи концовка
Отличительные черты
сатира сарказм смешение категорий добра и зла нет положительного героя уподобление человека животному	юмор гипербола победа добра над злом положительный герой очеловечивание животных

      4. О чем же учил думать «детей изрядного возраста» Салтыков-Щедрин? («Дети изрядного возраста» должны возмужать и перестать быть детьми.

) Каковы же объекты сатиры Салтыкова-Щедрина:       — правительственные круги и господствующее сословие;       — обывательски настроенная (либеральная) интеллигенция;       — бесправное положение народа в России, его пассивность и покорность;       — бездуховность.       5.

 Сатирические приемы, используемые в сказках писателем:       а) разные способы смеха:       — ирония — осмеяние, имеющее двойной смысл, где истинным является не прямое высказывание, а противоположное;       — сарказм — едкая и ядовитая ирония, резко изобличающая явления, особо опасные для человека и общества;         — гротеск — предельно резкое преувеличение, сочетание реального и фантастического, нарушение границ правдоподобия;       б) иносказание, аллегория — иной смысл, скрытый за внешней формой;       в) «эзопов язык» — художественная речь, основанная на вынужденном иносказании;       г) гипербола — чрезмерное преувеличение.

      Учащиеся могут вспомнить сказки «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил» и «Дикий помещик», изученные в 7 классе, или другие сказки, прочитанные самостоятельно, и найти в них объекты сатиры Салтыкова-Щедрина и сатирические приемы, использованные в сказках писателем. Эта информация может быть изложена и в форме индивидуальных сообщений учащихся, обобщающих ранее изученное.

Примерный план анализа сказок

      1. Основная тема сказки (о чем?).       2. Главная мысль сказки (зачем?).       3. Особенности сюжета. Как в системе действующих лиц раскрывается основная мысль сказки?       4.

 Соединение фольклорного, фантастического и реального.       При наличии времени можно организовать коллективный разбор сказки «Медведь на воеводстве», так как она является переходным мостиком к изучению «Истории одного города».

      Начать следует с лексического комментария к слову «трущоба», отметив общеупотребительное значение этого слова и особенности субъективно-авторского значения слова «трущоба» у Салтыкова-Щедрина.

Трущоба
В словаре русского языка С. И. Ожегова	В сказке Салтыкова-Щедрина
а) труднопроходимое место (лес, бурелом); б) глушь, захолустье, а также грязная, тесно застроенная часть города, обычно на окраинах, где живет беднота	Трущоба — это слово-образ, многозначность которого имеет больший смысл, а лексическое значение расширяется за счет подтекста, так как использован «эзопов язык»

      Вопросы и задания для анализа
      сказки «Медведь на воеводстве»       1. Чем отличается сказка писателя от народных сказок? (В центре сказки изображена жизнь в лесной трущобе, но образ Магницкого разрушает иллюзию сказки.)       2.

Традиционны ли герои сказки Салтыкова-Щедрина? (Сказочные образы традиционны: Медведь, Орел, Лев, — но они приобретают дополнительные нюансы. Лев — враг просвещения и искусств, мечтает изловить чижика. Невежественен, неграмотен. Резолюцию «нацарапал». Таким образом, Салтыков-Щедрин смешивает в героях различные черты: они и звери, и люди.)       3.

Почему же сказка была под запретом до 1906 г.? (Предполагают, что в образах сказки современники угадывали черты правительства: Лев — Александр III, Осел — 1-й советник Победоносцев, Топтыгин I и Топтыгин II — граф Д. Толстой и министр внутренних дел Игнатьев.)       4.

Вспомните отрывок из романа Салтыкова-Щедрина «История одного города», изученный в 8 классе. Что общего можно заметить в сказках писателя и отрывке из романа? (Параллели сказки «Медведь на воеводстве» и романа «История одного города»: лесная трущоба — город Глупов; Топтыгин, Осел, Лев — градоначальники; лесные мужики — глуповцы.

)       Можно предложить учащимся, используя материалы урока, выполнить дома на выбор одно из индивидуальных заданий.

      Индивидуальные задания для самостоятельной работы

      1. Самостоятельный анализ одной из сказок писателя, прочитанной дома (на основе плана анализа сказки).       2. Анализ библейского контекста сказок Салтыкова-Щедрина «Пропала совесть» и «Христова ночь».       3. Пересказ народной сказки в стиле Салтыкова-Щедрина.

      4. Написание собственной сказки с использованием стилистики Салтыкова-Щедрина.

      Итог урока.

Основная проблематика сказок Салтыкова-Щедрина и особенности сатирического изображения действительности в них могут быть записаны в виде таблицы.

Сказки М. Е. Салтыкова-Щедрина
Проблематика	Художественные особенности
— самодержавие и угнетенный народ («Медведь на воеводстве», «Орел-меценат»); — отношения мужика и барина («Дикий помещик», «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил»); — положение народа («Коняга», «Кисель»); — подлость буржуазии («Либерал», «Карась-идеалист»); — трусость обывателя («Премудрый пискарь»); — правдоискательство («Дурак», «Христова ночь»)	— фольклорные мотивы (сказочный сюжет, народная лексика); — гротеск (переплетение фантастики и реальности); — «эзопов язык» (иносказание и метафоричность); — социальная сатира (сарказм и реальная фантазия); — обличение через отрицание (показ дикости и бездуховности); — гиперболизация

Источник: https://xn—-7sbbzn3afjs.xn--p1ai/load/plany_konspekty_urokov/literatura/m_e_saltykov_shhedrin_zhizn_i_tvorchestvo_problematika_i_poehtika_skazok_saltykova_shhedrina_obobshhenie_ranee_izuchennogo/33-1-0-3424