Собирательные образы градоначальников и «глуповцев». Образы органчика и Угрюм-Бурчеева в повести «История одного города» М. Е. Салтыкова-Щедрина
Талантливый русский сатирик XIX века М. Е. Салтыков-Щедрин посвятил свою жизнь написанию произведений, в которых обличал самовластие и крепостничество в России.
Он как никто другой знал устройство «государственной машины», исследовал психологию начальников всех рангов, русского чиновничества.
Для того чтобы показать пороки общественного управления во всей полноте и глубине, писатель использовал прием гротеска, который считал самым эффективным средством отображения действительности. Гротескный образ всегда выходит за рамки правдоподобия.
С помощью гротеска можно так выделить, увеличить какую-либо черту характера, что станут понятны причины того или другого явления. Гипербола и фантастика, по мнению писателя, не искажают действительность, это особые формы образного повествования, позволяющие выявить настоящую природу происходящего.
Салтыков-Щедрин считал, что «миром управляют призраки». Начальники, правители, чиновники – это не живые люди, это функции. Они не видят и не слышат людей, всячески отгораживаются от них, им надоели вечные просьбы. Задача российского чиновника или градоправителя состоит в том, чтобы «гнать» и «не пущать». Думать при этом не нужно и даже вредно.
Служение призраку государства нашло свое отражение в «Истории одного города». В этом произведении Салтыков-Щедрин нарисовал целую галерею правителей, представителей самодержавной власти.
Как предмет исследования писатель берет историю города Глупова за сто лет и прослеживает деятельность всех его градоначальников в хронологическом порядке.
Цель писателя – показать полную историческую несостоятельность самодержавия.
В книге «Летописец» содержится история города Глупова, состоящая из биографий градоначальников и описания их замечательнейших действий, а именно: быстрой езды на почтовых, взыскания недоимок, походов против обывателей, устройства мостовых и обложения данями торговцев. Главная черта всех правителей – это их однообразие. Отличия наблюдались только в применении наказаний. Все правители секли горожан, только некоторые объясняли за что, а другие – нет.
Градоначальник Бородавкин, приехав в Глупов, первым делом изучил деяния своих предшественников, но только ахнул, поскольку определить, чем занимались все эти люди до него, не представлялось возможным.
Перед Бородавкиным было какое-то «сонное мечтание», мелькали образы без лиц. Так писатель показывает обезличенность градоначальников, которые могли только кричать «Разорю!», «Не потерплю!», а о чем шла речь – непонятно.
Автор замечает, что его герои – это тени, выходящие из мрака.
Все градоначальники невежественны, умственно ограниченны, тупы. Вот как характеризуются они в «Летописце»: «При не весьма обширном уме был косноязычен»; «Ничего не свершив, сменен в 1762 году за невежество»; «Умер в 1819 году от натуги, усиливаясь постичь некоторый сенатский указ».
Двух градоначальников Салтыков-Щедрин описывает подробнее. Это Брудастый и Угрюм-Бурчеев. Брудастый имел в голове вместо мозга органчик, который мог воспроизводить только две фразы: «Разорю!», «Не потерплю!». Этого ему хватало, чтобы править городом и даже «привести в порядок недоимки». В образе Брудастого писатель обыгрывает безмозглость начальников.
В последнем градоначальнике, Угрюм-Бурчееве, не осталось ничего человеческого, у него отсутствуют чувства и эмоции, автор сравнивает его с механизмом. Бесчувственность Угрюм-Бурчеева наводит ужас на посетителей.
«Он не топал ногами, не жестикулировал, не повышал голоса, не скрежетал зубами, не гоготал, не заливался начальственно-язвительным смехом… Совершенно беззвучным голосом выражал он свои требования». Затем он устремлял пристальный, мертвенный взгляд на посетителя. Этого застывшего взгляда вынести никто не мог.
Взгляд его был «светлый, как сталь» и «совершенно свободный от мысли». Писатель замечает: «Разума он не признавал вовсе и даже считал его злейшим врагом, опутывающим человека сетью обольщений». Угрюм-Бурчеев был лишен даже чувства гнева, раздражения, ненависти, что делало общение с ним еще страшнее.
Автор прямо говорит, что перед нами – идиот. Далее в тексте он не раз называет так градоначальника. Приняв какое-то безумное решение, Угрюм-Бурчеев шел напролом, считая себя правым во всем.
Он решил регламентировать всю жизнь глуповцев, более того, подчинить себе весь мир, «и притом с таким непременным расчетом, чтоб нельзя было повернуться ни назад, ни вперед, ни направо, ни налево». Так в произведении возникает образ пустыни, в которую превращают все вокруг себя тупые, ограниченные начальники.
Символически выглядит портрет Угрюм-Бурчеева. На картине он одет в военного покроя сюртук, в руке «Устав», кругом пейзаж пустыни, в середине которой стоит тюрьма, а вместо неба надо всем нависла серая солдатская шинель. Пустыня символизирует рай – в ней нет никого, никто не беспокоит.
Салтыков-Щедрин создал монументальный образ, сочетающий в себе самые отвратительные, враждебные человеку качества. Градоначальник победил в себе «всякое естество», у него «деревянное лицо», окаменевшая фигура.
Он «со всех сторон наглухо закупоренное существо», действует, как бездушный механизм: ни жалости, ни сочувствия, ни понимания.
Писатель-сатирик добился необычайного эффекта обобщения, показав в образе «всевластного идиота» самую суть тирании.
Источник: https://kodori.ru/sochineniya/saltyikov-shhedrin-m-e/sobiratelnyie-obrazyi-gradonachalnikov-i-glupovczev-obrazyi-organchika-i-ugryum-burcheeva-v-povesti-istoriya-odnogo-goroda-m-e-saltyikova-shhedrina.html
Опись градоначальникам
«Опись градоначальникам» написана как своего рода комментарий к дальнейшим главам. Кратко изложенные в описи сведения о градоначальниках развернуты потом в целые сцены. Но о многих дальше уже ничего не говорится.
Щедрин сам заявляет в примечании к «Органчику», что он решил описывать подробно только замечательнейших градоначальников.
И действительно, первые семь градоначальников в дальнейшем тексте не фигурируют, а из остальных ничего не говорится о маркизе де-Санглот (№ 10) и о Перехват-Залихватском (№ 22).
Укажем кстати на отсутствие в описи цифры 19. Это произошло по ошибке самого Щедрина — в результате рукописных переделок, которым неоднократно подвергалась опись; но так как ошибка эта сохранилась во всех изданиях, печатавшихся при жизни Щедрина, то мы сохраняем ее и здесь.
Итак, в тексте «Истории одного города» подробно рассказывается только о двенадцати градоначальниках — начиная с Брудастого и кончая Угрюм-Бурчеевым. Кроме того, вставлено особое «Сказание о шести градоначальницах», боровшихся за власть после Брудастого.
Историки литературы и исследователи сочинений Салтыкова-Щедрина неоднократно пытались понять, каких именно исторических деятелей изобразил он в своих градоначальниках. Но до сих пор это не удалось сделать до конца и вполне убедительно, да и вряд ли вообще возможно вскрыть все намеки.
В одном и том же градоначальнике часто соединены и обобщены черты разных деятелей разных времен. Даже современникам Щедрина, которым намеки его должны были быть понятнее, далеко не все было ясно. И. С.
Тургенев, например, написавший для английского журнала заметку об «Истории одного города», говорит, что в лице Угрюм-Бурчеева «все узнали зловещий и отталкивающий облик Аракчеева, всесильного любимца Александра I в последние годы его царствования», но об остальных умалчивает, а о Прыще говорит только следующее: «Весьма возможно, что подобные нелепицы введены с умыслом, чтобы сбить с толку слишком бдительного или чиновного читателя»1. А, например,
1 И. С. Тургенев, Полн. собр. соч. и писем. Сочинения, т. 14, стр. 253-254
К. К. Арсеньев, писавший статьи о Щедрине при его жизни и издавший их потом отдельной книгой, находил даже, что в этом произведении «краски положены слишком густо, ирония часто переходит в шарж, события и лица, изображенные в карикатурной форме, становятся иногда почти неузнаваемыми1.
На эти упреки в неясности Щедрин сам ответил в письме к А. Н.
Пыпину: «Что касается вообще неясности некоторых моих сочинений, то она обусловливается, во-первых, характером их, во-вторых, и тою обстановкой, которая до сего дня окружает русскую литературу.
Я полагаю, что Вы так же, как и я, очень мало убеждены в возможности писать свободно; я же, кроме того, пользуюсь особливою ненавистью со стороны лиц, на заставах команду имеющих» (./S,236).
В некоторых градоначальниках, описанных Щедриным, ясно проглядывают черты российских самодержцев и их приближенных: Павел I, Александр I, Сперанский, Аракчеев легко узнаются в фигурах Негодяева, Грусти-лова, Беневоленского и Угрюм-Бурчеева (подробности см. ниже — в комментариях к соответствующим главам). Но большинство не поддается такому простому опознанию.
Амадей Мануйлович Клементий, например, напоминает Антона Манушювича Дивьера — первого петербургского генерал-полицеймейстера, родом португальца, сосланного при Екатерине I в Сибирь; но указание на «искусную стряпню макарон» дает повод–предположить, что Антон Мануйлович Клементий — это любимец Петра I, А. Д. Ментиков, бывший пирожник, сосланный в 1727 году в Березов и умерший там в 1730 году. Пфейфер, вероятно, Петр III; Перехват-Залихватский, сжегший гимназию и упразднивший науки, — Николай I, закрывавший университеты и боровшийся против образования. Но кто такие Ферапонтов («бывый», то есть бывший, брадобрей Бирона), Великанов, уличенный в 1740 году в связи с Авдотьей Лопухиной, то есть, с первой женой Петра I (тут явное смешение хронологии); кто такие Урус-Кугуш-Кильдибаев, беглый грек Ламврокакис — («сторонник классического образования», т. е. изучения греческого и латинского языков, введенного в
1 К. К. Арсеньев, Салтыков-Щедрин, СПб. 1906, стр. 188.
школы министром Д. А. Толстым в 60-х годах, наконец, кто такой Баклан, происходивший по прямой линии от колокольни Ивана Великого, все это остается невыясненным1.
Но, повторяем, «История одного города» написана как сатира обобщающая, в которой из русской истории взято только наиболее резкое и яркое, сохраняющее свое значение и для характеристики современной Щедрину действительности. Сам Щедрин в письме к А. Н. Пыпину говорит, что в этой книге он изобразил «жизнь, находящуюся под игом безумия» (18, 235). Иначе говоря — жизнь России под игом самодержавия.
Органчик
Главой «Органчик» открывается шествие глуповских градоначальников. «Органчиком» назван градоначальник Брудастый, в котором олицетворены основные черты правительственного деспотизма. В голове у Брудастого механизм, производящий только одно слово: «Не потерплю!». Такова кратчайшая формула самодержавной системы.
Самая мысль изобразить градоначальника с «органчиком» вместо головы могла быть подсказана Щедрину ходячим выражением: «У него в голове не все винтики целы».
1 В издании 1939 года (стр. 245) этот абзац существенно исправлен и дополнен: «Амадей Мануйдович Клементий составлен, по-видимому, из двух исторических фигур петровского времени, блестящая карьера которых закончилась одинаково печально: Девиера и Меншикова.
Антон Мануйлович Девиер (Дивьер), по происхождению португалец, находился в числе прислуги на одном купеческом корабле, прибывшем в Голландию. Он был замечен Петром I, который взял его к себе и записал офицером в гвардию. Впоследствии Девиер, несмотря на сопротивление Меншикова, женился на его дочери, а Петр назначил его петербургским генерал-полицеймейстером.
После смерти Петра Девиер был обвинен в принадлежности к противоправительственному заговору, лишен всех чинов, имений и званий, высечен кнутом и сослан в Сибирь. А. Д. Меншиков, бывший пирожник, а потом друг и помощник Петра I, был тогда же сослан в Березов, где и умер в 1730 году». И дальше: «Беглый грек Ламврокакис…
это, по-видимому, намек на авантюриста екатерининского времени, «свирепого грека» Ламбро-Качиони, прославившегося пиратскими набегами на Турцию и обласканного Потемкиным». — Ред.
Щедрин часто пользуется в своих произведениях такими ходячими образными выражениями и поговорками, обращаясь с ними так, как будто в них нет никакого сравнения, никакого иносказания. Так он поступил с поговорками в главе «О корени происхождения глуповцев», так он поступает и в целом ряде других случаев.
Изображение людей в виде кукол с вложенными в них механизмами встречается у Щедрина еще в сказке «Игрушечного дела людишки», которая, по материалу своему, связана и с очерком «Наши глуповские дела» и с «Историей одного города».
Действие этой сказки происходит в городе Любезнове, который прежде назывался Буяновым; в очерке «Наши глуповские дела» рассказывается, что город Глупов прежде назывался Умновым.
Сказочные куклы олицетворяют собой российских администраторов, из которых один, например, отвечает на все вопросы: «Папп-п-па». Это несомненный предок Брудастого.
В ответ на недоумение критиков по поводу самого названия — «Органчик», Щедрин писал: «Если б вместо слова «Органчик» было поставлено слово «Дурак», то рецензент, наверное, не нашел бы ничего неестественного» (18, 239).
Итак, Брудастый — олицетворение правительственной тупости и ограниченности. Но это еще не все.
В разговорах между собой глуповцы называют Брудастого «прохвостом» («И откуда к нам экой прохвост выискался!»), но, прибавляет Щедрин, не придают этому слову никакого «особенного значения».
Как это понять?
Дело в том, что слово «прохвост» (или «профост») по происхождению не русское — оно появилось в России при Петре I.
«Прохвост» — исковерканное «профос», а этим словом (от латинского prepositus — начальник) назывались в немецкой армии полковые экзекуторы, или палачи.
В русской армии при Петре I слово «прохвост» имело то же значение, а потом (вплоть до 60-х годов XIX века) так называли смотрителей военных тюрем, убиравших нечистоты в камерах.
Слово «прохвост» встречается и в «Описи»: об Угрюм-Бурчееве тоже сказано, что он — «бывый прохвост». В главе «Подтверждение покаяния» Щедрин опять говорит об Угрюм-Бурчееве: «Угрюм-Бурчеев был прохвост
в полном смысле этого слово. Но потому только, что он занимал эту должность в полку, по прохвост всем своим существом, всеми помыслами».
В «Органчике» Щедрин употребляет слово «прохвост», очевидно, сразу в двух значениях: и как историческое (палач) и как современное, бранное. Таким образом, Брудастый назван одновременно и палачом и прохвостом.
Но что означает самая фамилия Брудастый? Она тоже выбрана Щедриным не без умысла. Брудастый — слово, взятое из охотничьего языка. В «Мертвых душах» Гоголя Ноздрев уговаривает Чичикова купить у него собаку: «Я тебе продам такую пару, просто мороз по коже подирает! брудастая с усами» и т. д.
Брудастые — одна из пород борзых и гончих собак, отличающаяся сильной шерстистостью (усы, борода как у козла, нависшие брови) и злобностью. В охотничьих словарях о русских брудастых гончих говорится, что они — «роста крупного (до 17 вершков), масти обыкновенно серой, характера свирепого, упрямого и сварливого; обладают хорошим чутьем, неутомимостью и «мертвою» злобою к зверю».
Называя градоначальника Брудастым, Щедрин, конечно, имел в виду все эти признаки. Таким образом получилось, что градоначальник, олицетворяющий собой российскую самодержавную власть, назван дураком, прохвостом, палачом и злобной собакой. Таковы эффекты щедринского «эзоповского языка».
«Начальстволюбивые» глуповцы встречают Брудастого с восторгом, вспоминают о победах над турками и надеются, что новый градоначальник «во второй раз возьмет приступом крепость Хотин».
Хотин был взят русскими в 1739 году, после чего Турция заключила с Россией мир.
Ломоносов тогда же написал восторженную оду («на победу над турками и татарами и на взятие Хотина»), начинающуюся словами: «Восторг внезапный ум пленил».
Но ожидания глуповцев не оправдались. Времена, наступившие при Брудастом, заставили их вспомнить страшные времена «тушинского царика», то есть самозванца Лжедмитрия, стоявшего лагерем в подмосковном селе Тушине («смутное время» в начале XVII века), и времена Бирона. Однако, говорит Щедрин, глуповцы «не
увлеклись ни модными в то время революционными идеями, ни соблазнами, представляемыми анархией, но остались верными начальстволюбию».
Это одно из тех мест, где Щедрин, как находили критики, «глумится» над русским народом.
В ответ на эти упреки Щедрин писал в своем «письме в редакцию»: «Недоразумение относительно глумления над народом, как кажется, происходит от того, что рецензент мой не отличает народа исторического, то есть действующего на поприще истории, от народа как воплотителя идеи демократизма.
Первый оценивается и приобретает сочувствие по мере дел своих.
Если он производит Бородавкиных и Угрюм-Бурчеевых, то о сочувствии не может быть речи; если он выказывает стремление выйти из состояния бессознательности, тогда сочувствие к нему является вполне законным, но мера этого сочувствия все-таки обусловливается мерою усилий, делаемых на пути к сознательности. Что же касается до «народа» в смысле второго определения, то этому народу нельзя не сочувствовать уже по тому одному, что в нем заключается начало и конец всякой индивидуальной деятельности» (18, 240).
История порчи и починки «Органчика» сопровождается интересными замечаниями и подробностями.
Растерявшаяся публика припоминает, например, «лондонских агитаторов» и решает, что «измена свила себе гнездо в самом Глупове».
Лондонскими агитаторами называла русская реакционная пресса 60-х годов русских революционных публицистов — А. И. Герцена и Н. П. Огарева, издававших в Лондоне знаменитый журнал «Колокол».
Далее смотритель училищ на вопрос, бывали ли в истории подобные примеры, отвечает, что был «некто Карл Простодушный, который имел на плечах хотя и не порожний, но все равно как бы порожний сосуд, а войны вел и трактаты заключал».
Карл Простодушный — действительное историческое лицо: средневековый французский король (Charles III le Simple), вступивший на престол в конце IX века.
Он вел неудачные войны с пиратами, которым в конце концов должен был уступить Нормандию, и в 923 году был низложен.
В своем показании мастер Байбаков заявляет, что он принадлежит к «секте фармазонов» и состоит в ней
«лжеиереем», то есть лжесвященником. Фармазоны — это франкмасоны («вольные каменщики»), или просто масоны. Так назывались тайные общества, которые зародились еще в VIII веке среди бродивших по Европе строительных артелей и имели целью нравственное усовершенствование людей.
В России масонство появилось в XVIII веке, а особенно распространилось в начале XIX века, при Александре I. Русские масоны ставили себе не только нравственно-религиозные, но и политические цели и потому считались «вольнодумцами». В 60-хгодах много писали о масонстве (в том числе А. Н.
Пыпин), видя в нем одно из проявлений либерального духа. Этот интерес к масонам отразился и в литературе: Л. Н. Толстой описал масонов в «Войне и мире», а позже А. Ф. Писемский написал роман «Масоны».
Щедрин относился к масонству, как вообще к дворянскому либерализму, иронически, что и сказалось, между прочим, в «Органчике».
Замечателен конец «Органчика». Вместо одного градоначальника оказалось два — оба с «органчиками» в головах.
Получилось нечто вроде «немой сцены» в «Ревизоре» Гоголя, когда, вслед за отъездом Хлестакова, появляется второй, настоящий ревизор. Как и в «Ревизоре» Гоголя, рассказ Щедрина становится как бы бесконечным.
«Самозванцы встретились и смерили друг друга глазами. Толпа медленно и в молчании разошлась».
Укажем на одну любопытную подробность. Рассказав о том, как посланный Винтергальтером мальчик выбросил «говорящую кладь» на дорогу, Щедрин пишет: «Может быть, тем бы и кончилось это странное происшествие, что голова, пролежав некоторое время на дороге, была бы со временем раздавлена экипажами проезжающих и, наконец, вывезена на поле в виде удобрения».
Однако, подумает внимательный читатель, каким образом органчик, сделанный, очевидно, из деревянных и металлических частей, может послужить материалом для удобрения? А дело в том, что «Органчик» — позднейшая переделка того самого рассказа, который Щедрин еще в 1867 году предлагал Некрасову (см. выше, стр. 456) — рассказа «о губернаторе с фаршированной головой». В сохранившейся рукописи этой первоначальной редакции рассказ называется «Неслыханная колбаса». Здесь
чинит голову не часовой мастер Винтергальтер, а петербургский колбасник Мора.
В дальнейшем Щедрин использовал «фаршированную голову» для другого градоначальника (Прыща), а здесь заменил ее «органчиком». Фраза об удобрении, в первоначальной редакции совершенно естественная (гниющая колбаса), осталась и в новой редакции (как это часто бывает при подобного рода переделках), где она, конечно, не вполне уместна.
⇐ Предыдущая30313233343536373839Следующая ⇒
Источник: https://mykonspekts.ru/1-148955.html
«История одного города». Что вызывает авторскую иронию в романе М.Е. Салтыкова-Щедрина
«История одного города» — одно из самых резких произведений Салтыкова-Щедрина, ведь в «Истории…» он сатирически показал правительственые верхи.
Свое произведение писатель выдал за найденные в архиве тетради летописцев, живших в XVIII веке, а себе отвел роль издателя этих записок, представив царей и их министров в образах градоначальников, служащих в городе Глупове. «История…
» начинается с «Описи градоначальников» и кратких биографических справок, из которых читатель узнает о «подвигах» правителей города Глупова.
Внутренний облик города создается с помощью постоянного упоминания о причинах смерти градоначальников: один растерзан собаками, другой заеден клопами, третий умер от «объядения», а четвертый — от порчи головного инструмента, а еще один — от натуги постичь сенатский указ, а голову еще одного градоначальника — Прыща — проглотил предводитель дворянства.
За «Описью» следует сатирическая картина деятельности наиболее «отличившихся» правителей города Глупова.
Их глупость, тупоумие, жадность и злость в гротескной форме показал писатель в образах двух градоначальников — Брудастого-Органчика и Угрюм-Бурчеева.
Брудастый-Органчик уподоблен некоему инструменту, исполняющему две пьесы: «разорю!» и «не потерплю!»
Самая страшная фигура города — Угрюм-Бурчеев, мечтавший превратить весь мир в казарму и заставить всех маршировать. Все население он хотел разделить на роты, полки, сделав над ними строжайшее наблюдение. Угрюм-Бурчеев даже брак допускал только между людьми одного роста.
Образ Угрюм-Бурчеева передает отношение Салтыкова-Щедрина к самодержавию, а гротескность этого образа дает понять, с какой силой писатель показал власть, враждебную народу. Но вместе с тем авторскую иронию вызывает рабская покорность масс. Кроме сильных мира сего, объектом сатиры писателя становится крестьянство с его рабочей психологией.
В «Истории одного города» писатель показал зреющий в массах протест, но протест этот не может выйти наружу по причине все той же рабской психологии. Так, в главе «Голодный город» показан народный гнев, вызванный угрозой голодной смерти.
Глуповцы не могли больше терпеть произвол властей и «стали судить да рядить» и выбрали ходока Евсеича, который трижды ходил к градоначальнику Фердыщенко добиваться правды и… «исчез без остатка». Глуповцы не извлекли урока и снова выбрали ходока.
Но тот решил не повторять ошибки своего предшественника и написал письма «во все места». Глуповцы стали ждать ответа и дождались: прибыла карательная команда.
Салтыков-Щедрин последовательно разъясняет несостоятельность мужицкой веры в царя и добрых начальников.
Главный идейный замысел писателя заключается в стремлении помочь народу освободиться от рабской психологии, порожденной веками гнета и бесправия.
Мы уже упоминали, что произведение написано в форме летописи, однако «История одного города» — это вовсе не сатира на прошлое, это, по словам писателя, сатира на жизнь своего времени.
Вы также можете заказать любое сочинение или эссе и получить его в сжатые сроки.
ЗАКАЗАТЬ СОЧИНЕНИЕ
Источник: https://gdzplus.com/sochineniya/saltykov/865-chto-vyzyvaet-avtorskuyu-ironiyu.html
Изображение бесправия и покорности народа в романе «История одного города»
В «Истории одного города» писатель довел до совершенства наиболее яркие черты своей сатирической манеры. Основными приемами сатиры являются сатирическая фантастика, гротеск, беспощадная ирония и веселый, всепобеждающий юмор.
Элементы фантастики и сатирическое преувеличение помогают более полно выявить жизненную сущность героев, их основные качества. Фантастичность облика Брудастого – Органчика переплетается с жизненной правдой, когда мы наблюдаем за его поступками.
Он порет ямщиков, пишет новые приказы, по которым «хватали и ловили, секли и пороли, описывали и продавали». Поступки градоначальника узнаваемы, потому что веками не одно поколение испытывало на себе подобное управление.
Градоначальник Брудастый вместо головы имеет примитивный деревянный механизм, настроенный на выкрикивание владельцем грозных слов типа «разорю!» и «не потерплю!». И этого вполне достаточно, чтобы властвовать над целыми народами. Салтыков-Щедрин утверждал, что «есть люди, которых все существование исчерпывается этими двумя романсами».
Гротескный образ жестокого деспота Угрюм-Бурчеева проявляет истинное отношение Салтыкова-Щедрина к царизму; Угрюм-Бурчеев – самый зловещий представитель сановников, символизирующий угнетение и произвол.
Галерея кукол-градоначальников постоянно пополняется, их правление становится все более беспощадным по отношению к народу и совершенно безнаказанным. «Мрачный идиот» Угрюм-Бурчеев мечтает оставить след в истории Глупова, но в силу того, что интеллектом он не богат, все его идеи далеки от реальности и насущной потребности.
Фантастический бред этого персонажа усиливает мощное авторское обвинение абсолютной власти, мечтающей подавить самостоятельные мысли, чувства, вкусы народа. Казармы, прямые линии, отсутствие пестроты, простота – вот к чему стремится бессердечный правитель.
Безумная затея «остановить течение рек» (историю и прогресс) не увенчалась успехом: природа не смирилась, в отличие от людей, покорно исполняющих волю своего начальника, и разрушила планы одного из самых свирепых, жестоких и глупых сановников.
В «Помпадурах и помпадуршах» писатель размышляет: «Говорят о карикатуре и преувеличениях, но нужно только осмотреться кругом, чтоб обвинение это упало само собою… Кто же пишет эту карикатуру? Не сама ли действительность? Не она ли на каждом шагу обличает самое себя в преувеличениях?
Рекомендуем почитать ►
Повести Огарева «Деревенский сторож», «Кабак», «Изба»
Придание сатирическим персонажам черт бездушных и злых кукол является одним из художественных средств, к которым прибегает Салтыков-Щедрин. Хронику отличает красочный, яркий, самобытный язык.
Наряду со старинной речью, народными пословицами намеренно используются канцеляризмы («в оправдательных документах»), публицистический стиль журналистики времен писателя.
В «Истории одного города» автор довел до совершенства самые яркие черты своей сатирической манеры, сделал новые художественные открытия.
Салтыков-Щедрин был мастером сатирического гротеска – фантастического преувеличения, которое показывает явления реальной жизни в причудливой, невероятной форме, но позволяет ярче раскрыть их сущность. Брудастый – образец гротеска.
Инструмент вместо головы у градоначальника символизирует тупость и бездушие правителей.
Поступки Бородавкина, который «спалил тридцать три деревни и с помощью сих мер взыскал недоимок два рубля с полтиной», внедрил в быт глуповцев горчицу и персидскую ромашку, вел войны с помощью оловянных солдатиков, реальны, как реальны дикость и нелепость правителя и общественного строя, породившего его.
Источник: https://www.getsoch.net/izobrazhenie-bespraviya-i-pokornosti-naroda-v-romane-istoriya-odnogo-goroda/
История одного города Система персонажей
Автор публикации: Чалых С.В.
Дата публикации: 27.10.2016
Краткое описание:
1
М.Е. Салтыков-Щедрин «История одного города». Система образов.
2
«История одного города». («Жизнь, находящаяся под игом безумия») Щедрин писал, отвечая тем, кто видел в «Истории одного города» «историческую сатиру», что он «совсем не историю предает осмеянию, а известный порядок вещей», то есть «те же самые основы жизни, которые существовали в XVIII в.», но которые «существуют и теперь». Фантастический «мир чудес», воссоздаваемый с использованием исторических реалий XVIII — начала XIX веков, мир, угрожающий настоящему, а тем более будущему, есть мир глубоко трагический. И «осмеяние», или насмешка, играет в щедринской сатире особую роль. «Это даже и не смех, а трагическое положение. , Изображая жизнь, находящуюся под игом безумия, я рассчитывал на возбуждение в читателе горького чувства, а отнюдь не веселонравия» (из письма Салтыкова к А.Н. Пыпину от 2 апреля 1871 года).Благодаря этой рекламе сайт может продолжать свое существование, спасибо за просмотр.
3
Каков же тот «порядок вещей», те «основы жизни», которые осмеиваются в «Истории одного города»? В «Обращении к читателю от последнего архивариуса-летописца» — Павлушки Маслобойникова — этот самый летописец восторженно пишет о «трогательном соответствии» глуповцев и их начальников.
«Издатель» (Щедрин) в предисловии раскрывает смысл такого «соответствия»: «все они», то есть глуповские градоначальники, «секут обывателей», а обыватели при этом «трепещут».
«Сечение» — знак подавления и насилия, некий знаменатель, художественно обобщающий «чудеса» административного рвения градоначальников. «Трепет» — тоже знак, тоже общий знаменатель, на этот раз — обывательского «начальстволюбия».
А общий знаменатель того и другого — «трогательное соответствие», иначе говоря, гротескное изображение отношений власти (секущих) и обывателей (секомых). Таков политический быт города Глупова в любой момент его истории.
4
Первая глава «Истории одного города» — «О корени происхождения глуповцев», следующая за «Обращением к читателю от последнего архивариуса-летописца»,— призвана показать, что же определило именно такую историю города.
В главе «О корени происхождения глуповцев» Щедрин пародирует рассказ летописца и изложение его историком, в основу же своего понимания и оценки кладет иной источник — устное народное творчество с характерной для него самоиронией, «самонасмешкой». Так, у известных знатоков и собирателей фольклора И.Сахарова и В.
Даля он берет те насмешливые прозвища, которыми обменивались жители разных русских городов и весей: «головотяпы» — егорьевцы, «моржееды» — архангелогородцы, «лукоеды» — арзамасцы и т. д. Знал Щедрин и те анекдоты, которые приписываются «слепородам» — пошехонцам, в трех соснах заблудившимся. Н.М.
Карамзин в «Истории Государства Российского», используя в качестве источника «Повесть временных лет» — древнейший памятник русского летописания, созданный в начале XII века монахом Киево-Печерского монастыря Нестором, рассказывает о многочисленных племенах, обитавших в доисторические времена на территории будущей России, называя полян, радимичей, вятичей, древлян и прочих. В Нестеровой летописи о них сказано: «…и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». Ибо: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет». Рассказ Нестора о призвании в 862 году варяжских князей повторяет Карамзин, извлекая из него выводы, соответствующие его концепции истории русской государственности.
5
Во вражде и междуусобиях,— повествует глуповский летописец,— победили наконец головотяпы, ибо другие племена не умели тяпать головами. Но, победивши, головотяпы и тут совершают все те же бессмысленные дела. Тогда, по совету старца Добромысла, головотяпы решают искать себе князя.
Только третий князь из тех, к которым идут головотяпы, соглашается «володеть» и «помыкать» ими: «А как не умели вы жить на своей воле и сами, глупые, пожелали себе кабалы, то называться вам впредь не головотяпами, а глуповцами».
И «прибых собственною персоною в Глупов», «возопи: — Запорю!» Так впервые прозвучало это слово-предзнаменование, слово-символ, которым и «начались исторические времена», началась, собственно, история города Глупова.
А глуповцы потому и именуются глуповцами, что променяли свою вольность на княжескую власть, избравшую главным орудием своего правления насилие — сечение. Таков «корень» их происхождения.
6
Реальная историческая основа произведения История Глупова в описании «Глуповского Летописца» начинается 1731 годом, когда вступила на императорский престол племянница Петра I Анна Иоанновна, а кончается годами 1825 (смерть Александра I и восстание декабристов) или 1826 (коронация Николая I).
При этом называются имена действительно существовавших и правивших в России лиц («временщик» при императрице Анне Иоанновне герцог Курляндский Бирон, императрица Елизавета Петровна — «кроткая Елисавет», всесильный фаворит Екатерины II князь Григорий Потемкин и другие).
И еще многое в этой «Описи» намекало на реальные факты русской истории.
7
Реальная историческая основа произведения Чередования градоначальников в «Истории…» не случайно. Оно служит, с одной стороны, достижению идейно-художественной цели, а с другой стороны — основывается на действительной исторической хронологии.
Правление двух первых — по «Описи» — градоначальников приходится на годы царствования Анны Иоанновны, время так называемой «бироновщины», когда во главе государства фактически стал самовластный, жестокий и безнравственный «временщик» герцог Курляндский Эрнст Иоганн Бирон.
«Бироновщину» как характерное воплощение системы политического фаворитизма можно сопоставить с «аракчеевщиной» — всевластием при Александре I Аракчеева — организатора системы «военных поселений» крестьян-солдат: «угрюм-бурчеевщина» в последней главе «Истории одного города» — несомненный псевдоним «аракчеевщины».
Сатирической интерпретацией этих двух эпох в истории России Щедрин начинает и завершает «Историю одного города» как сатиру на определенный тип политического и общественного устройства, вовсе не ограниченный тем столетием, которое послужило «моделью» такого устройства.
8
Органчик Дементий Варламович Брудастый («Органчик»), «прискакавший» в глуповскую «муници-пию» в августе 1762 года, то есть вскоре после июньского переворота, приведшего к власти мудрую и просвещенную Екатерину. Начальстволюбивые глуповцы, естественно, ликовали.
«Явились даже опасные мечтатели», утверждавшие, будто «при новом градоначальнике процветет торговля и , под наблюдением квар-тальных надзирателей , возникнут науки и искусства» «едва вломился в пределы городского выгона, как тут же, на самой границе, пересек уйму ямщиков».
И глуповцам пришлось «изведать, каким горьким испытаниям может быть подвергнуто самое упорное начальстволюбие». А на приеме «чиновных архистратигов», то есть городского начальства, Брудастый, «сверкнув глазами, произнес: «Не потерплю!» — и скрылся в кабинете».
Так прозвучали те знаменательные слова, тот мотив, который будет определять и политическую, и нравственную атмосферу неразумной глуповской жизни. «Неслыханная Деятельность вдруг закипела во всех концах города. , Хватают и ловят, секут и порют, описывают и продают.
, Гул и треск проносятся из одного конца города в другой, и над всем этим гвалтом, над всей этой сумятицей, словно крик хищной птицы, царит зловещее: «Не потерплю!» И повис над городом, проник в обывательские сердца «зловещий и безотчетный страх», вызванный безумно-лихорадочной деятельностью то ли человека, то ли заводной куклы.
9
Органчик В лихорадке всеобщего страха назревает абсурдно-фантастическая ситуация — глуповская крамола (шепотом говорили, что Брудастый вовсе не градона-чальник, а оборотень, присланный в Глупов «по легкомыслию»!) и глуповский бунт на коленях (типичный для глуповцев способ заявить свое «начальстволюбие»): смельчаки «предлагали поголовно пасть на колени и просить прощения» (в чем?) — «Что, ежели признано необходимым ,, чтобы в Глупове, грех его ради, был именно такой, а не иной градоначальник?» (Тема глуповских «грехов» еще не раз появится на страницах «Истории одного города»). Фантасмагория глуповского бытия все нарастает: тут-то и обнаруживается, что на плечах Брудастого не голова, а пустой ящик-органчик», испортившийся механизм которого не в состоянии наигрывать даже несложную, но исполненную какой-то нечеловеческой угрозы мелодию. Фантастическое приобретает гиперболические размеры — градоначальник- «органчик» вдруг удваивается: перед бунтующей во имя начальстволюбия толпой предстают два персонажа-гротеска с механическим «музыкальным» ящиком-головой, водруженной на человеческое туловище. Из уст одного из них с оглушительным криком вылетает еще одно сакраментальное слово: «Раззорю!» Лишь один звук способен издать механизм «Органчика», лишь один устрашающий мотив проиграть, и этот мотив тоже удваивается, усиливается в крике вдруг представшего перед толпой двойника: «Раззорю!». Механический человек-органчик», бездушная кукла символизирует тупой механизм власти. Комизм ситуации приобретает в гротеске трагическую силу.
10
Бородавкин «Вмещал… в себе» много крику.
В его сочинении «Мысли о градоначальническом единомыслии, а также о градоначальническом единовластии и о прочем» отразились не столько даже его «идеалы», сколько повседневный обиход его общения с обывателями, каждый из которых, по его убеждению, «всегда в чем-нибудь виноват»: «Речь должна быть отрывис-тая, взор обещающий дальнейшие распоряжения, походка неровная, как бы судорожная».
И хотя он жаловался, что руки у него связаны, и втихомолку сочинял устав «о нестеснении градоначальников законами», на самом деле ничем не стеснялся и, ведя войны «за просвещение», ходил на обывателей походом, разоряя дома и слободы. Бородавкин Василиск Семенович — тип градоначальника, «у которого ноги во всякое время готовы были бежать неведомо куда».
11
Бородавкин При всей фантастичности отдельных деталей (войско Бородавкина состояло из оловянных солдатиков, лица которых в должный момент наливались кровью), у этих эпизодов была вполне реальная историческая основа: насильственное введение картофеля, начиная еще со времен Екатерины.
Каковы были хлопоты по обращению в картофельную веру, видно из официального отчета по Вятской губернии, вероятно известного служившему там Салтыкову: Для приведения толпы в некоторое смущение губернатор велел дать залп из 46 ружей. 30 человек были повержены на землю.
Больше крестьяне не упорствовали, убедившись, – как сказано в том же документе, – в пользу мер правительства к разведению сего овоща. Сравним с этим сказанное в бородавкинском сочинении: …
Может случиться и так, что толпа, как бы окоченев в своей грубости и закоренелости, коснеет в ожесточении. Тогда надлежит палить.
12
Характеристика глуповцев. Глуповцы — обитатели города, образ которого впервые появился в начале 1860-х гг. в очерках писателя «Глупов и глуповцы» и «Глуповское распутство», запрещенных цензурой.
Глуповцы, как пояснил Щедрин в полемике с критиками книги, — это «народ исторический», то есть реальный, не идеализированный, «люди, как и все другие, с тою только оговоркою, что природные их свойства обросли массой наносных атомов… Поэтому о действительных «свойствах» и речи нет, а есть…
только о наносных атомах». Эти «атомы» — пассивность, невежество, «начальстволюбие»,забитость, легковерие, способность к вспышкам слепой ярости и жестокости — изображены сатириком в крайне гиперболизированном виде.
Глуповец — «человек, которому с изумительным постоянством долбят голову и который, разумеется, не может прийти к другому результату, кроме ошеломления». Проявление же иных «свойств» имеет для их обладателей самые трагические последствия.
13
«Он был ужасен» В 1810 году Александр I выдвинул идею особой формы расквартирования войск, так называемых «военных поселений», которую тут же начал осуществлять Аракчеев, тогда председатель Департамента военных дел Государственного совета Российской империи. Однако в основном деятельность Аракчеева, при активном участии самого царя, по организации «военных поселений» развернулась после 1815 года. В результате этой реформы армии за десять лет сложилась целая социально-политическая система, захватившая значительную часть территории России и до нескольких сотен тысяч крестьян («военных поселян»). Оставаясь крестьянами, они должны были трудиться на своем полевом наделе, но одновременно становились солдатами, подчиненными вместе со своими семьями строжайшей дисциплине, до мелочей регламентированному не только военному, но и трудовому, и бытовому режиму. Сама жизнь преподнесла в этом случае нечто до такой степени безумное, что Щедрину оставалось только вставить этот фантастический «проект» в сатирическую раму «Истории одного города». Глуповцам предстояло пережить еще одно «покаяние» — неизмеримо более страшное. Страшная фигура Угрюм-Бурчеева прямо и сразу же вызывала в сознании читателей облик и в особенности деятельность александровского «временщика», всемогущего А.А. Аракчеева.
14
Угрюм-Бурчеевщина В числе же элементов, составлявших природу Угрюм-Бурчеева, отсутствовали всякие следы каких-либо эмоций: все человеческое было заменено в нем «непреклонностью, действовавшею с регулярностью самого отчетливого механизма». Опять-таки перед нами кукла, механизм, «запрограммированный» лишь на прямую линию, доведенную до абсурда, до наготы.
Такое извращение самой сущности, самого естества природы человеческой есть вместе с тем полное осуществление идеи самовластия в ее до предела очищенном от всякой движущейся, переливающейся многочисленными оттенками и красками жизни виде.
Портрет Угрюм-Бурчеева, сохранившийся в городском архиве,— лицо (маска) такой власти: «Перед глазами зрителя восстает чистейший тип идиота, принявшего какое-то мрачное решение и давшего себе клятву привести его в исполнение». «Ка-за-р-рмы!» — вот краткая, окончательная, исчерпывающая формула угрюм-бурчеевского идеала.
Потрясающая своей казарменной простотой и бесчеловечностью угрюм-бурчеевская «антиутопия» – это такое представление об идеале социального устройства, которое ставит своей целью не достижение полноты человеческого бытия, а напротив, его унижающее упрощение.
15
Перехват-Залихватский Летопись, веденная четырьмя архивариусами, обрывается на 1825 годе. В этом году приходит «некто», кто оказывается «ужаснее» Угрюм-Бурчеева, и именно тогда, как сказано в предисловии «От издателя», «по-видимому, даже для архивариусов литературная деятельность перестала быть доступною».
Символом «исторического тупика», наступившего в 1825 (или 1826) году, должен был стать Перехват-Залихватский Архистратиг Стратилатович, майор, о котором в «Описи градоначальникам» сказано только: «О сем умолчу. Въехал в Глупов на белом коне, сжег гимназию и упразднил науки».
Не является ли эта зловещая фигура глубоко скрытым иносказательным намеком на приход новой, «внеисторической» эпохи или истори-ческого тупика после поражения восстания декабристов и воцарения Николая I? Эзопов язык Щедрина столь богат, что однозначные трактовки здесь невозможны, ибо искажают глубинные смыслы его сатиры, хотя такое сопоставление и напрашивается само собою.
16
Конец истории. Что такое «оно»? Некоторые исследователи творчества Щедрина полагали, что «оно» символизи-рует выражение народного гнева, гнева «устыдившихся» глуповцев — восстание, революцию. Такое предположение основывается на том, что глуповцы, когда «переполнилась чаша», после тайных ночных совещаний, вероятно, предприняли какие-то действия ради своего освобождения.
Однако представляется несомненным, что Щедрин вполне сознательно оставляет без ответа вопрос: что это за действия и к чему они привели? Именно «после этого» и является «оцепенелой толпе» загадочное «оно». Во всяком случае, очевидно, что «оно» поражает не только градоначальника Угрюм-Бурчеева, но и самих глуповцев.
«Оно» является как возмездие, как приговор глуповской истории вообще.
17
ВЫВОД Историю одного города Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина (1826-1889) современники называли пасквилем на историю государства Российского. Эта книга сохраняет актуальность и в наше время, являясь, по сути, не беспощадным приговором русской действительности, а безжалостной хирургической операцией, вскрывающей и врачующей язвы общества.
18
Источник: https://botana.biz/prezentaciya/russkii_yazyk_literatura/pkakqwxt.html
Сочинение по литературе. Сатирическое изображение градоначальников в *Истории одного города* М. Е. Салтыкова -щедрина
«История одного города» — образец политической сатиры. В этом произведении автор подвергает решительной критике основы самодержавного строя, разоблачает деспотичных представителей власти, выражает протест против смирения, покорности, пассивности и трусости.
Нетрудно заметить, что градоначальники, изображенные Салтыковым-Щедриным, несут в своих образах намек на тех или иных царей или министров. Однако они не являются лишь олицетворением русской правящей верхушки.
Замысел автора был гораздо шире. Он стремился разоблачить саму систему самодержавия.
Градоначальники внешне значительно отличаются друг от друга, но одно характерно для для них всех — все их действия по сути своей направлены против народа.
Ряд глуповских градоначальников открывает Брудастый, в голове которого вместо мозга действует органный механизм, наигрывающий всего две фразы: «Разорю» и «Не потерплю».
Эти слова-окрики стали своеобразными лозунгами, символами многолетнего запугивания и усмирения крестьян, существовавшего в России, когда власть при помощи жестоких расправ и насилия восстанавливала «порядок».
В органчике Брудастого Салтыков-Щедрин отобразил всю упрощенность административного руководства, которая вытекала из самой природы самодержавия как деспотичного узурпаторского режима. Таким же символом пустоты и ничтожности власти является Прыщ — градоначальник с фаршированной головой.
Поясняя этот образ, как и в целом необычный характер повествования в «Истории одного города», автор писал: «… Градоначальник с фаршированной головой означает не человека с фаршированной головой, но именно градоначальника, распоряжающегося судьбами многих тысяч людей. Это даже не смех, а трагическое положение».
Сатира писателя направлена также против аморальной, наполненной бесчинством фаворитизма, дворцовыми интригами жизни представителей власти. Особенно ярко их жизнь и нравы разоблачаются в сказании о шести градоначальницах, в котором можно увидеть намек на систему правления многих русских цариц.
Нарисованные здесь сатирические картины наиболее ярко изображают жизнь, находящуюся под «игом безумия». В образе целого полчища разъяренных клопов автор разоблачает бескультурье, невежество, нечистоплотность и паразитизм правящих слоев.
Ненавидящий царизм как систему, писатель стремился таким образом вызвать у читателей чувство такого же отвращения и омерзения.
Атмосфера гневного презрения, беспощадной издевки, решительной критики окружает фигуры всех градоначальников.
Однако наибольшего накала, силы, насыщенности сатира Салтыкова-Щедрина достигает в образе Угрюм-Бурчеева, где слились и бездушный автоматизм Органчика, и карательная неуклонность Фердыщенки, и педантизм Двоекурова, и жестокость Бородавкина, и одержимое идолопоклонничество Грустилова.
В результате получился необычайно воинствующий тип административного деспотизма.
Здесь автор охватил своей сатирой и ярко отобразил весь набор всевозможных ухищрений антинародной власти, все ее политические постулаты (от субординации до шпионского сердцеведения), всю ее законодательно-административную систему, основанную на принуждении, муштре, постоянном порабощении и угнетении народных масс. В казарменном идеале Угрюм-Бурчеева запечатлены эксплуататорские режимы не одной только эпохи и не одной конкретной страны, а многих эпох и многих стран.
Салтыков-Щедрин с огромным мастерством и неоспоримым
талантом закрепил, продолжил и развил то, что составляло одну
Из самых оригинальных черт русского критического реализма — его юмор. Сатирические типы и образы, созданные писателем, пережили свое время. Ярко запечатлев все зло, все уродства своей эпохи, нарисованные им картины продолжают жить, не теряя и в наши дни своей силы и актуальности. А все потому, что образы Салтыкова-Щедрина — не сатирические однодневки, а масштабные художественные обобщения.
Источник: https://docbaza.ru/comp/ru/3876.html
Загрузка...
